— Он сказал, что оборотней нет, что это сказка… Было так страшно… — она снова плачет.
— Что потом? — видно, что волка раздражают ее слезы, но он все же старается говорить спокойно.
— Не знаю… Меня заперли в сарае… Когда я оттуда выбралась, то увидела папу… мертвого… — у девочки начинается истерика. Волк приподнимает ее с пола и встряхивает за плечи.
— Как здесь оказался Эдвард?
— Пришел… По реке, наверное, потому что его одежда была вся мокрая. Я нашла его рядом с Малышом во дворе. Он еле дышал и все время повторял твое имя, — она испуганно смотрит на волка. — Я ничего ему не сделала… только перетащила в дом, потому что мне на улице страшно ночью… Дома тоже страшно… И папа там лежит… Но на улице страшнее… Вдруг те люди снова вернутся… Я промыла ему раны и перебинтовала. Твой брат сильный — ни разу не вскрикнул, терпел. А потом уснул. Ночью у него поднялась температура. Я все время боялась, что он тоже умрет!..
— Не умрет. Теперь не умрет, — в устах волка это звучит, как клятва.
Тишина. Короткая, страшная, почти мертвая тишина.
— Их надо похоронить, — наконец говорит девочка.
— Их?
— Папу и Малыша, нашу собаку. Он там, во дворе.
Волк кивает. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, он дружил с Борисом. И единственное, что он может сейчас сделать для мертвого друга, — это похоронить его.
Они вырывают во дворе могилу. Неглубокую, потому что земля твердая, как камень. Идет дождь, и непонятно, плачет Лина или же она оставила это право небу. Звук дождя — как прощальное слово, произнесенное над могилой человека и собаки.
Острый слух волка улавливает чей-то болезненный крик. Он бросается к дому. Это кричит Эдвард.
— … Не надо… пустите… Том, где же ты… Том!
— Тише, Эдди, тише. Я пришел. Ничего сейчас не говори. Не трать силы, ты еще слишком слаб.
Мальчик открывает глаза. В них боль и страх.
— Все погибли, Том… Все-все… Мама, папа, Мэтьюс, Ирэн… Они знали, что это должно случиться… Они специально отправили меня встречать тебя. Чертова твоя охота, Том!
Эдвард всхлипывает, потом снова говорит — быстро, почти неразборчиво.
— Я вернулся… адом горит… дверь подперта бревном… И крики, крики… Я хотел помочь, правда, хотел… ты мне веришь? Мамочка… мама! Люди спустили собак. Оказывается, это страшно, Том, когда на тебя охотятся… Я плохо дрался, Том… Ты никогда не учил меня защищаться от людей…
Волк вытирает его лицо, горячее и мокрое от слез.
— Теперь все будет хорошо, Эдди. Мы найдем свое племя и будем жить с ним. Я позабочусь о тебе, обещаю.
— У меня волчья лихорадка, да?
Том отводит глаза.
— Дурак! Дурак… — мальчик тяжело поднимает руку к перебинтованной груди. — Это ты виноват…
— Я?!
— Где он?
— Кто?
— Талисман!
Лина достает из кармана тонкую серебряную цепочку. Я знаю, что она холодна, как лед. И молодой волк это тоже знает. На секунду мне кажется, что Клык вспыхивает молочно-красным. Предвестник крови. Он всегда приходит с чьей-нибудь смертью.
— Это было на шее твоего брата. Я сняла, чтобы не потерять, и забыла.
— Откуда? — растеряно шепчет Том.
— Мне дал его Мэтьюс, — тихо отвечает Эдвард. — Сказал, что это должно принадлежать тебе, что его принесли специально для тебя… что Клык тебя выбрал… выбрал тебя, и мама умерла… Причина и следствие… ты учил меня всегда искать причину… Значит, ты виноват?.. Ты виноват…
— Нет, Эдди! — возражает Том, понимая, что в какой-то степени брат прав. — Нет, я не хотел! Правда!
Тот не слушает, бормочет, как в лихорадке:
— …Я дрался и проигрывал… Я попросил помощи у Клыка. Он дал мне Силу в обмен на мое будущее волка… Он спас меня, не знаю, не помню, как, но спас… Я пришел сюда, потому что знал, что ты дружишь с этим человеком, Борисом. Где ты был так долго?..
— Я… я убивал…
— Ты теперь волк?
— Да.
— Я завидую тебе, Том.
— Прости.
— Я умру…
— Нет! Я клянусь, нет!
— Это же лихорадка… ты забыл?
— Я не дам тебе умереть!
— У меня нет Силы… Совсем нет, я чувствую… Меня не возьмут в племя…
— Возьмут, Эдди. Я никогда не оставлю тебя. Ты разве забыл, что мы — одна семья?..
Но мальчик уже спит. И тихонько плачет Лина.
Том молчит, теребя тонкую цепочку. Я почти слышу его мысли. Он зовет богов. Любых, волчьих и человеческих. Всех. Но боги так и не придут…
Тьма и свет. Возвращение…
Бэмби сидел, обхватив себя руками, словно пытался согреться.
— Этот мальчик, Эд, он твой дядя, да?
— Да. Он — отец Лизы.
— А где он сейчас? Он ни разу не приходил к вам в дом.
— Эдвард где-то в городе. Лина говорит, должен скоро вернуться.
— У них были хорошие отношения с твоим отцом?
— Конечно, хорошие, — я в недоумении посмотрел на Бэмби. — Если ты еще не заметил, то моего брата назвали в честь дяди.
— А тот кулон? Клык? Это его ты носишь сейчас? Это память об отце?
Эти слова обожгли мне сердце. В который уже раз я подумал, что ношу на шее убийцу своего отца.
— Это наследство Белого Волка. Говорят, когда старая ведунья на коленях молила бога о спасении племени, он дал ей свой зуб — свои силу и знание. С тех пор у наших волчат левый клык вырастает только в день шестнадцатилетия — как символ Силы, которую мы получаем вместе с ним. И еще говорят, что Клык впитал в себя кровавый рассвет той последней ночи. Он сам выбирает своего хозяина, и это всегда сопровождается чьей-то болью и чьей-то смертью.
— У вас много преданий, — еле слышно заметил Бэмби.
— У нас много бесполезных преданий, — возразил я. — К тому же вторая их половина придумана в оправдание первой. Мы слишком стары, чтобы хранить верность собственному Богу, и слишком искренне верим в вишневое небо, чтобы забыть о нем навсегда. Мы противоречивы и привередливы, как дети. И с нами, как и с нашими преданиями, нелегко иметь дело.
— А ты?
— Что — я?
— Ты веришь в бога?
