Художественный салон находился на другом краю деревни, но дорога туда занимала всего несколько минут. Это был дом с плоским фасадом, главным входом, дверь которого открывалась прямо на тротуар, и огромными окнами, в которых прекрасно было видно все, что выставлялось в салоне. Торговый зал был шириной с весь магазин. На стенах висели самые разные картины — начиная с модернизма и заканчивая викторианской эпохой. Была и мебель. Хотя большая часть ее не заслуживала называться антикварной, она была симпатичная и не слишком дорогая; кроме того, в салоне продавалось много милых безделушек. Здесь приятно было и покупать, и работать, и Сайан повернула в двери ключ с воодушевлением, которое она испытывала каждое утро. Ей нравилось вступать внутрь салона, где пахло красками и лаками; мысль о том, что Лэнгли находился за дверью, в дальнем конце магазина, ускоряла ее шаг, так что ей приходилось себя сдерживать, чтобы не побежать.
Лэнгли еще не спускался — они открывались в девять, но Сайан уже пришла, а Эмили к этому времени приготовила ему завтрак и кофе, которые ждали его на столе.
Эмили была круглой, по-матерински заботливой женщиной. Когда она впервые пришла сюда на работу, она была моложе на двадцать лет, но и тогда не очень отличалась внешне от себя сегодняшней. Она улыбнулась, увидев Сайан, и подняла глаза к небу.
— Опять проспал, — сказала она. — Кофе?
— Да, пожалуйста. — Отхлебнув глоток, Сайан сказала: — Я могу открыть магазин. Не думаю, чтобы у нас случился вдруг бешеный наплыв посетителей.
Эмили усмехнулась, посмотрела на пачку писем, лежавших на столе, и подняла то, что было надписано жирными черными буквами. Она вышла в коридор и крикнула наверх: «Письмо от Барни!» — потом вернулась и стала ждать, теребя конверт в нетерпеливых пальцах, как будто могла вытащить оттуда новости.
Барни был младшим братом Лэнгли и всего около месяца назад попал в страшную аварию на шоссе. Он должен был умереть — так говорили все, кто видел его машину, но с ним ничего не случилось, в аварии вообще никто серьезно не пострадал.
Лэнгли известили тогда обо всем по телефону, и он повернулся к Сайан и Эмили с пепельно-серым лицом:
— Барни попал в аварию. Он… он умирает.
Сайан никогда не видела Барни, но знала, что он писал сценарии для телевидения и жил в Лондоне.
— О нет, — прошептала она.
— Я в это не верю, — сразу заявила Эмили.
Ее слова прозвучали как рефлекторная реакция на ужасную новость, но Эмили говорила это в буквальном смысле. Лэнгли поехал тогда в больницу, его отвез Джордж Макдейд. Пока его не было, вся деревня гудела как улей, обсуждая новость. Барни Холлиз здесь родился и вырос, так же как и Лэнгли. Люди постоянно звонили и заходили, и всем Эмили повторяла: «Он оклемается — вот увидите».
И она оказалась права. Лэнгли позвонил им из больницы и сообщил, что Барни прооперировали и его жизнь вне опасности.
— Я же говорила, — заявила тогда Эмили, — у этого парня больше жизней, чем у кошки.
С той поры это было первое письмо от Барни. Выздоровление проходило нормально. Барни Холлиз явно шел на поправку и даже вывел адрес и имя на конверте твердой рукой.
На кухню торопливо вошел Лэнгли.
— Вот, держите, — сказала Эмили. — Что он там пишет?
Лэнгли надорвал конверт и торопливо пробежал глазами письмо:
— Выписывают из больницы… нет оснований для опасений… Он приезжает сюда.
— Вот это хорошо, — кивнула Эмили. — Наверное, решил отдохнуть.
— Интересно, на сколько его хватит, — улыбнулся Лэнгли. — Ну что ж, приготовь его комнату.
— Комната его на месте, — отозвалась Эмили. — Она всегда готова.
Дом, на первом этаже которого располагался салон, был просторным. В нем было четыре спальни, и одна из них принадлежала Барни. Когда он жил здесь, там наверняка были какие-то его личные вещи, но уже шесть лет минуло, как он уехал из деревни. Сайан как-то помогала протирать пыль в этой комнате, когда у Эмили разыгралось люмбаго, и спросила, часто ли Лэнгли видится с братом.
— Нет, — с сожалением ответила Эмили. — Уж слишком разная у них жизнь. Лэнгли всегда был такой ответственный. А для Барни семья мало что значила.
Но семья понадобилась, когда он попал в беду. Теперь, когда он нуждался в помощи, он очень даже стремился обратно в свою маленькую тихую деревушку, чтобы позволить Эмили и Лэнгли ухаживать за собой.
Сайан было любопытно на него посмотреть, потому что она была довольно сильно предубеждена против него. Единственное, что ей было известно, — это то, что отец оставил им салон в совместное владение, и поэтому, хотя Барни никогда ничего не делал в магазине, он до сих пор забирал свою часть прибыли. Это было вполне законно, но казалось ей несправедливым. Девушке вспомнились слова Фионы: «Старый мистер Холлиз постоянно всем твердил, что Барни его доведет до могилы. Он говорил так: «Временами я сам не могу поверить, что этот парень — мой собственный сын. А еще меньше мне верится, что он сын моей дорогой покойной жены».
Лэнгли закончил завтрак и снова взял письмо Барни.
— Я все равно за него беспокоюсь, — сказал он Сайан.
Она подумала, что это, наверное, его пожизненная привычка. Она могла представить себе Лэнгли, чувствительного, ответственного старшего брата, который вместе с отцом переживал за Барни, когда тот становился неуправляем, который делил с отцом сердечную боль, когда Барни ушел из дома, показывая этим, как мало значили для него семейные узы.
— Почему вам нужно о нем беспокоиться? — спросила она. — Он уже поправляется и приезжает сюда. С ним все будет в порядке.
— Вот это-то меня и беспокоит, — сказал Лэнгли. — Что он приезжает к нам. У него масса друзей, и мужчин и женщин. Я уверен, что он мог бы поехать ко многим из них за утешением — средств у него на это хватило бы с излишком. Последние шесть лет он ни разу не приезжал в деревню больше чем на три дня, даже когда умер наш отец. Наверное, ему должно быть совсем плохо, раз он выбрал нашу деревушку в качестве тихой заводи.
— Видимо, так и есть, — сказала Сайан. — Но судя по тому, что о нем рассказывают, ему это, скорее всего, не причинит ни малейшего вреда.
Лэнгли проницательно посмотрел на нее, и она покраснела. Это была небольшая деревушка. За то недолгое время, что Сайан провела здесь, она наслушалась достаточно сплетен, и после аварии Барни ее потчевали множеством воспоминаний об этом человеке.
Как ей показалось, он был жесток и себялюбив. Возможно, из-за того, что у него не было матери. Миссис Холлиз умерла при родах, когда Барни появился на свет, так что в воспитании сыновей мистеру Холлизу помогали Эмили, друзья и соседи. По откликам всех жителей деревни, мистер Холлиз был хорошим, любящим отцом, и Лэнгли вырос добрым и великодушным человеком. А вот Барни брал все, что мог, и ничего не давал взамен. Она надеялась, что ошибается, но подозревала, что, если бы Лэнгли попал в такую аварию, Барни был бы, конечно, потрясен и огорчен, но не выказал бы и половины такого беспокойства и заботы.
Сайан сказала, словно защищаясь:
— Что бы вы ни говорили, ему повезло, что у него есть вы и Эмили, которые всегда готовы его принять и позаботиться о нем.
— Это наполовину его дом, — улыбнулся Лэнгли. — И потом, он мой брат.
— Я знаю. Пора открывать магазин, да?
Лэнгли задумчиво кивнул. Взгляд его снова упал на письмо.
Сайан повернула ключ, и салон открылся для посетителей. За порогом не оказалось покупателей — в такой ранний час редко кто заходил, но в течение дня время от времени могли останавливаться машины, и их владельцы заглядывали в магазин, привлеченные чем-нибудь в витрине. Некоторые клиенты приходили по рекомендации, потому что салон имел пусть скромную, но приличную репутацию.
