— Ты еще здесь? — войдя, спросил инспектор, с виду чем-то озабоченный. — Документ твой возвращаю. Но запомни, что я тебе сказал.
— Запомню, не беспокойся.
Сев на стул, инспектор что-то написал на форменном бланке. Порывшись в столе, рядом со своей подписью поставил печать. Похоже, между ними что-то было. Инспектору, видно, хотелось увести женщину в соседнюю комнату. Судя по улыбке, с какой женщина наблюдала за движениями полицейского чиновника, она этого ждала.
Взяв со стола документ и листок, инспектор протянул их женщине.
— А теперь что?
— Теперь можешь идти.
— И больше ничего?
— Больше ничего.
Но слова эти имели какой-то особый смысл, понятный лишь им двоим.
После того как дверь закрылась, инспектор взял карандаш, заточил. Повернувшись наконец к задержанному, некоторое время разглядывал его. В глубине зрачков вспыхивали огоньки холодного гнева.
Полицейскому было не больше пятидесяти, но нездоровое лицо его было помято, и оттого он выглядел старше своих лет.
— Выходит, ты все-таки решил сдаться?
— А я и не думал бежать.
— Не думал бежать, а оказался в Орлеанском лесу!
Все должно было произойти иначе. Точь-в-точь как актер, которому навязали чужую роль, Бош чувствовал себя сбитым с толку. Лоб горел, уши пылали. Он попробовал объяснить, что хотел сказать.
— Садись. Ты что, пьян?
Несомненно, инспектор заметил, что Бош покачивается, словно только что вышел из энгранского трактира.
— Нет.
— Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
— Да. Пожалуй.
— Не станешь завтра утверждать, что признания у тебя вырваны под пыткой?
— Нет. Обещаю.
Инспектор тоже чувствовал себя не в своей тарелке: что-то тут было не так.
— Сколько ты ему нанес ударов?
— Не знаю. Не считал. Я видел, что он все еще шевелится.
— Значит, признаешь, что, когда ты его ударил кочергой, глаза у него еще ворочались?
— Да. Он на меня смотрел.
— Говорил что-нибудь?
— Не мог он говорить.
— Почему?
— Пулей ему часть челюсти оторвало. Именно по этой причине…
— Именно по этой причине ты нанес ему двадцать два удара кочергой?
— Зрелище было жуткое. Я хотел избавить его от страданий.
— И чтобы избавить его от страданий, набросился на него как бешеный.
— После первого выстрела револьвер заело. Мне так показалось. А может, там всего один патрон был. Револьвер не мой. Он лежал на ночном столике, когда я вошел.
— А после?
— После чего?
— После ударов кочергой?
— Пожалуй, он был еще жив.
— И тогда ты схватил бронзовую статуэтку и размозжил ему череп?
— Прошу прощения.
— Что-что??
— Я извиняюсь. Нельзя его было оставлять в таком виде. К тому же было слишком поздно.
— Словом, ты постарался убедиться, что он мертв?
— Я хотел, чтоб он перестал шевелиться и не глядел так на меня. Я решил сразу же пойти и сдаться полиции.
— Когда это намерение возникло? Заранее?
— Да.
— Еще до того, как ты к нему отправился? Ты признаешь, что уже тогда намеревался его убить?
— Не совсем так. Попытаюсь объяснить…
— Погоди-ка.
В комнате было тепло. Сняв пиджак, инспектор сел за машинку и вложил между листами бумаги копирку.
— Начнем с самого начала. Отвечай только на мои вопросы и не торопись. Спешить некуда.
— Хорошо. Печатал полицейский медленно, двумя пальцами. Когда строчка кончалась, слышался звонок и стук передвигаемой каретки.
Почти в том же порядке, по существу слово в слово, инспектор повторял вопросы, которые уже задавал, затем печатал их на машинке. Бош старался быть точным в своих ответах.
— Итак, ты хотел убедиться, что он мертв окончательно?
— Да.
— Ты только что сказал: «Я хотел, чтобы он перестал шевелиться». А потом прибавил, что решил сразу же явиться с повинной в полицию.
— Совершенно верно.
— Я тебя спросил, не возникло ли это намерение прежде?
— Да.
— Прежде чего?
Молчание.
— Прежде чем совершить убийство?
— Несомненно.
— Выходит, ты был уверен, что убьешь его?
— Я знал, что это случится.
— Еще до того, как на ночном столике увидел револьвер? Прежде чем вошел к нему в комнату?
— Возможно, это произошло бы в какой-нибудь другой день.
— И убил бы из того же револьвера? Его собственного?
— Вероятно. Или купил бы другой.
Стук пишущей машинки отдавался в голове, взгляд не мог оторваться от движущейся каретки и пальцев инспектора.
Альбер попытался вернуться к своей собственной версии.
— Все обстояло не совсем так…
— Погоди минуту. Повтори твою последнюю фразу. Ты сказал, что купил бы другой револьвер. Ладно. А теперь ответь, когда у тебя возникло намерение убить этого человека?
— Не знаю.
— Неделю? Месяц? Полгода назад?
— Несколько месяцев.
— Ты каждый день с ним встречался?
— Почти каждый день.
— Часто с ним обедал и ужинал?
— Часто.
— Не угрожал ему?
