Это ее растрогало. Ох, черт побери, он ее растрогал! Она подошла к его креслу, опустилась рядом с ним на колени и положила руку на гладкий кленовый подлокотник.
— Там все были нужны. Ты мог бы стать нужным здесь, Мерфи. Но ты этого не хочешь. Готова поклясться, что твои товарищи тебя любили.
— Мы все друг друга любили. — Слова с трудом срывались с его губ, они казались ужасно тяжелыми — от усталости и от выпитого бренди. — Они все — часть меня. Бои, вечеринки, долгие бессонные ночи, кровь. Все это — со мной. Когда я вернулся домой, все изменилось. Кроме меня.
Мак услышала, что дыхание его стало ровным, как бывает в глубоком сне. Морщины у него на лбу разгладились, гусиные лапки у глаз исчезли. Губы, обычно плотно сжатые, чуть приоткрылись…
Когда он несколько минут спустя резко выпрямился, тотчас же проснувшись, она вздрогнула; сердце ее бешено забилось. Господи, он когда-нибудь перестанет ее пугать?
Мерфи посмотрел ей в глаза и как ни в чем не бывало продолжил беседу:
— Ты туда не пойдешь. Я что-нибудь придумаю. — Его веки снова опустились.
— Я могу быть такой же упрямой, как и ты. Я пойду туда. Как только он начнет меня лапать, я просто вытащу пистолет и выстрелю ему в ширинку. Или закричу — меня кто-нибудь услышит. Не бойся за меня, Мерфи.
Кресло-качалка замерло. Он спал, согревшись у огня, убаюканный усталостью и ощущением относительной безопасности. Потом Мак стояла рядом с ним в ванной. Она хмурилась.
— Ладно, позволь мне взглянуть на твою руку.
Она сдернула полотенце, которое он набросил себе на плечо. Его кожа все еще была теплой после горячей ванны. На волосах блестели капельки воды. В тот момент, когда Маккензи увидела расползающееся по плечу красное пятно и темный овал вокруг раны, она поняла, что все гораздо хуже, чем можно было ожидать.
— Ложись в постель! — приказала она. И тут же оставила его, чтобы поискать в шкафах что-нибудь подходящее в данной ситуации. Спирт. Теплые влажные полотенца.
Он уже задремал, когда Мак вошла в спальню. Присев на край постели, она крепко перетянула его рану и перевернула бутылочку со спиртом горлышком вниз, чтобы тонкая струйка пролилась на рану.
Когда Мерфи взревел от боли, она поняла, что добилась успеха. Он попытался встать, но она силой заставила его лежать.
— Успокойся. Не дергайся. Теплая влага и спирт вытянут инфекцию. А если нет, отправишься в ближайшую больницу.
Мерфи разделся, прежде чем улегся на чистые шелковистые простыни. Теперь, когда он метался и боролся с Мак, верхняя простыня соскользнула на пол. Она наклонилась, чтобы укрыть его, и ее рука коснулась его груди. Он прекратил сопротивляться.
Маккензи поспешно укрыла его и потянулась за градусником.
— Не хочу, — пробормотал он, отталкивая ее руку.
— О, есть и другой способ. — Ее улыбка напоминала улыбку чеширского кота. — Сунь его в рот, пока я не сунула его тебе в…
Не колеблясь ни секунды, он сунул под мышку градусник. Через несколько минут Мак его вынула. Тридцать девять и пять. Она озабоченно нахмурилась:
— Немного подождем, а потом поедем в город. Просто расскажем в полиции о наших предположениях, и пускай действуют.
Он схватил ее за руку.
— Нет. Я хочу сам добраться до этих парней. — Он впился в нее взглядом. — Обещай мне… Со мной будет все в порядке, когда я немного отдохну. Никакой полиции.
— Я не вызову полицию.
С явным облегчением Мерфи выпустил ее руку. Выражение благодарности в его глазах, казалось, сводило ее с ума. Не в силах выдержать этот взгляд, она занялась игрой во Флоренс Найтингейл.[2]
Его глаза снова прикрылись, и ее голос доносился до него словно из глубин какого-то бесконечного туннеля. Ее ласковые руки то и дело обтирали его прохладной мягкой тканью.
Если бы Мерфи был в полном сознании, он бы сдержался. Но сейчас, борясь со сном и с теми чувствами, которые пробуждали в нем ее руки, он потянулся к ней и попытался прижать к себе. Ему хотелось почувствовать на своих губах прохладу ее губ. Хотелось погрузиться в нее и не думать ни о чем.
Она отстранила его ослабевшие руки. Его пальцы вновь скользнули по ее груди, но она схватила его руку и сунула под простыню. Но и она почувствовала желание. Он был мужчиной. И она его хотела. Как все это примитивно. И так глупо, напомнила она себе.
Мак встала. Ему необходимо поспать, а ей — хорошенько подумать.
Он застонал, снова потянулся к ней, и от этого движения повязка на его плече съехала в сторону и стали видны шрамы на спине. Она нагнулась, чтобы их рассмотреть. Восемь шрамов. Длинных и извилистых. Какую боль выдержал этот человек? Вновь перевязывая его рану, она почувствовала, что хочет провести пальцами по этим шрамам, — возможно, для того, чтобы прогнать те воспоминания, с которыми он жил.
Он спит мертвым сном. Он никогда об этом не узнает. Протянув руку, Маккензи легонько провела пальцем по его спине. Кожа у него была гладкой, а шрам чуть выпуклым. Откуда он? От кнута? Или бамбука? Что еще они с ним сделали? У нее защемило сердце. Как это несправедливо!
Она его почти не знает. Зато неплохо разбирается в людях. Было очевидно: этот спящий на кровати мужчина — хороший человек. В этом она уверена. Но он ворвался в ее жизнь. Вдребезги разбил ее непродолжительные каникулы. И ей хотелось, чтобы все это кончилось.
Лежа на спине, он покачивался на волнах, и волны зализывали его раны. Солнце проникало сквозь неплотно прикрытые веки, оно согревало и опьяняло. Ласковое Южно-Китайское море было женщиной, с которой он совершал чудесный нескончаемый любовный акт. Она баюкала его, гладила своими прокладными влажными ладонями его грудь, живот — и еще ниже.
Оглушительный взрыв разорвал мирную тишину. Мерфи дернулся и погрузился под воду. Захлебываясь обжигающей легкие, мерзкой на вкус соленой жидкостью, он отчаянно работал руками, стараясь вынырнуть на поверхность.
Лопасти винта вспарывали воздух. Автоматные очереди взрыхляли песок, подбрасывая его фонтанами в небо. Раздавались вопли. Вой умирающих молодых парней, разорванных шрапнелью и минами. Кто-то выкрикивал приказы. Кто? Ведь это он командир. Это гибнут его люди. Он нужен им. Адреналин устремился по венам, но его действие сдерживали судорожно сузившиеся артерии.
Он проглотит весь океан, его бедные легкие вот-вот разорвутся. И он погибнет в воде, а не в бою. Нет! Ни за что. Наконец, сделав отчаянное усилие, он вынырнул на поверхность, жадно вбирая в легкие воздух.
Выбравшись на берег, он попытался протереть глаза. И обнаружил, что рука его покрыта липкой алой кровью. И сейчас она слепила ему глаза. Голова же словно раскололась надвое. Он чувствовал, как солнце обжигает его мозг. Но он не позволит, чтобы все вот так закончилось. Ни за что!
Ползком, на брюхе, он бесконечно долго пробирался к высокой траве. Горячий песок обжигал кожу. Он боролся, боролся из последних сил.
Воздушная волна ударила по барабанным перепонкам и перевернула его на спину, словно беспомощную черепаху.
Внезапно оказавшись в тени, он сначала подумал, что над ним парит громадный черный воздушный шар. Казалось, шар извивается и пляшет в солнечных лучах. Заставив себя пошире раскрыть глаза и заслонившись от солнца ладонью, он наконец разглядел зависший над ним вертолет.
Из вертолета свешивалось тело солдата. Кровь хлестала из обрубка некогда человеческой руки. Автомат все еще болтался на ремне, раскачивался в воздухе; одна нога запуталась в ремнях сиденья. Тут чьи-то руки попытались подхватить покойника, но тщетно. Тело еще несколько секунд болталось на ремнях. Потом устремилось вниз, к морю. Мерфи откатился в сторону. Мертвец беззвучно приземлился в двух футах
