Бегущие по мирам

И снова Источник пытался вразумить ослепленных магов. Помнится, спор у них вышел о новом налоге – обложить ли побором бездетную пару или только главу семьи. Тут ведь тонкостей столько! Если, скажем, муж с наложницей дитя прижил, а не с законной половиной? Опять же блудницы: девицами числить смех один, но и женами их, безмужних, не назовешь. Кинулись к Источнику – а в нем жуть и безумие. Пересохшие реки, обнажившиеся русла, полные гниющего ила. Уродливые чудища, не то растения, не то животные, пожирают урожай на полях. Суховеи. Холодные очаги, забывшие вкус огня. Бешено мелькали перед потрясенными магами картины бедствия, беспримерного запустения, образы страны, враз забывшей все, чему научили ее демиурги и тысячелетия прилежного труда их потомков. Страны, столь непохожей на их родину, что разум отказывался относить видения к ней. Должно быть, Источник времени сбился, ошибся! Никто ведь не знает толком, что он есть такое и как действует. Нет, сцены совсем из другого мира показывает им свихнувшийся колодец! Мира, пусть похожего, и даже очень, но все же, бесспорно, другого. Должно быть, это и есть страна по другую сторону, земля зла и неизбывного страдания, где не действуют законы мироздания. Там бродят, стеная, страждущие души поверженных беззаконников-магов, туда препровождает дерзких самозванцев плитчатая дорожка. В те дальние пределы устремлено другое, отраженное, жерло Источника времени. Мир до начала времен, мир безначалья! Все с содроганием отпрянули от колодца, и Тринадцатый поспешил набросить на него спасительный Покров.

Но почему Источнику вздумалось показывать им чужой мир? Им бы задуматься, взглянуть в лицо истине, какой бы уродиной она ни обернулась, – и тем исполнить свой долг. Но двенадцать глупцов и один трус отвратились от истины и долга, предпочтя коварную прелесть невежества. Заклинатель вспоминал, и стыд жег его неотступно.

А время-то шло, и беда приближалась.

Нет, они не испугались. Продолжали вопрошать. Но Источник будто взбесился. Лишь однажды увидели Двенадцать и Тринадцатый отчетливую картинку: стопка кверху дном, самая простая, глиняная, из каких пьют бражку по трактирам простолюдины. Кривоватые, вылепленные вручную, без всякой магии стенки, зубчатый поясок по краю. Стопка опрокинулась, и ярко-красная дешевая бусина покатилась через все водяное зеркало, разваливая изображение надвое. Яростная вспышка едва не ослепила магов и опала до тревожного пульсирующего свечения, которое тут же начало с мучительным усилием разделяться на свет и тьму. Одно исторгало и отторгало от себя другое, и, едва лопнула последняя связующая нить, вдруг исчезли оба, и осталось ничто, пустота, такая полная и безусловная, какой не доводилось, наверное, видеть ни одному смертному. Завизжала, как перепуганная баба, молоденькая Кошка, и этот простонародный визг встряхнул цепенеющих магов, оторвал их от бездонного ничто. Пал Покров, будто тяжелая плита на жерло древней могилы, откуда лезет нежить. Все опомнились, задвигались, задышали. Лангуст уже наглаживал белую ручку всхлипывающей, растерявшей всю свою царственность Кошки. И никто, ни один из них, не решился заговорить о трагедии, только что разыгранной перед ними на маленькой круглой сцене внутри колодца.

Прошла ночь, и день настал, встреченный в мучительной тревоге, и благополучно миновал, оставив мягкие отсветы заката на мостовой, свежей после первого в этом году дождя, влажное дыхание распаханных полей из-за городских стен, да еще надежду – жалкую, беспомощную надежду, что все обойдется. А следующий день пришел уже в совсем другую страну.

И было все так, как показывал Источник: распад, разложение, медленно подкрадывающаяся гибель. Случилось немыслимое: бежал из темницы Всё, Один ринулся вдогонку, а следом за ними на другую сторону потекла из мира драгоценная субстанция – магия, гармоничный сплав порядка и хаоса.

...Заклинатель невидящими глазами смотрел в нутро умирающего колодца. Мучительные картины недавнего прошлого ползли перед его внутренним взором. Воспоминания-призраки населили опустевший черный провал своими тенями. Тени скользили, жили мнимой жизнью, вели свою недобрую игру. И вдруг заполошно заметались, прянули в разные стороны, испуганно сжались у стенок. Лиловый свет победительно разгорался в стволе колодца, расцветал в последнем жертвенном усилии, подобно углям прогоревшего костра. Он поднялся до самого оголовка, заполнив колодец до верха. Отлитая из света колонна выросла перед Заклинателем из самых недр мира. И прямо перед его лицом – там, где положено быть отражению, – оказалось совсем другое. Лицо девушки, очень бледное, с остановившимся взглядом светлых глаз, с золотистыми бровями домиком, оно показалось Тринадцатому магу светозарным. Заклинатель погрузился в созерцание, забыв о печалях и долге, обо всем забыв, пока рябь не пробежала по дивному образу. Источник времени слабел. Пытаясь помочь ему, недостойному, совершил невозможное последний его обитатель и теперь отдавал жизнь свою, изливал ее всю, до конца, в царственном свечении.

Тринадцатый маг обязан был спешить. И он отпустил изображение осиянного лица, позволил ему отдалиться, затеряться в более обширной картине. Легкая плетеная повозка неслась над дальними предместьями. Молодой чертокрыл бешено работал крыльями. Маг сразу понял, почувствовал, куда он летит. Видение стало блекнуть и распадаться, в последний раз мелькнуло бледным пятнышком ее лицо и рядом еще одно, мужское, тоже молодое и совсем-совсем особенное. Но все это уже не имело значения. Теперь – в погоню!

Заклинатель оторвался от белого камня, разогнул колени и заковылял прочь от меркнущего Источника, ни разу не оглянувшись. Нельзя было терять ни мгновения. И невыносимо видеть, как заповедное свечение гаснет навсегда.

Старый маг преодолел ярусы зала заседаний, вывалился сквозь дверь наружу и заспешил по дорожке меж постаментов. Каменные стражи с недоумением следили за несолидно прискакивающим стариком. Заворчал вслед обиженный невниманием скальный кот, и Тринадцатый против воли обернулся, бросил за спину скользящий взгляд. И боковым зрением увидел то, от чего упорно отвращал глаза свои с самого дня катастрофы. Раззолоченный купол Дома вердиктов дрогнул, поплыл, раздвоился. Фоном ему проступила на потемневшем, словно обмершем небе невидимая прежде тень. Огромная, полукруглая, она казалась отзвуком, эхом Дома, но эхом, очищенным от всего лишнего, избыточного. Будто спала блестящая шелуха, и внутренняя сущность Дома вердиктов проступила сквозь нелепую оболочку. Собственно, это и была его сущность, подлинная причина существования Дома вердиктов. Именовалась причина Домом равновесия. То была темница, где Один вечно сторожил Всё. Черная, без малейшего проблеска цвета и света, громада Дома равновесия зрела и уплотнялась, становясь плотной, весомой, реальной, а нарядный силуэт Дома вердиктов оборачивался миражом, обманкой, искусным рисунком на золотистой газовой ткани. Дом равновесия был налит страшной тяжестью. Он был тяжел, как целый мир, неподвластен никаким силам, неприступен и неуязвим. И он был пуст.

Заклинатель поспешно сморгнул, возвращая обманку на место. Измученный одиночеством и гнетом вины, трусливый слабовольный старик – таков уж он был. Он не хотел видеть. Он хотел забыть. Но забвения не дано магам. Оставалось делать то, что ему по силам. Мчаться к морю, снаряжать корабль. Искать девушку с тревожным лицом и ее спутника. И он разослал приказ к сбору, едва покинув защищенное от магии пространство за золотой оградой.

Глава 8 Полет на север, или Чем питаются черти

Макар с сомнением оглядел мощные валики мускулов на спине зверя. Крылья ходили с размеренностью маятника, и признаков усталости в чудище наблюдалось не больше, чем в паровозе.

– И куда он летит?

– Куда стремятся удравшие звери? Наверное, на родину.

– А где его родина?

– Черт его знает! Где-то на севере.

– А поточнее?

– Слушай, откуда я знаю? – взвилась Алёна. – Умник... Я дальше столицы никогда не была.

– Ну ты даешь!

– А что, собственно? – Она с вызовом вздернула подбородок. – Я не этнограф и не географ. Просто хотела малость подзаработать. И бабуля тоже.

Макар презрительно сощурился:

– Семейный бизнес развели, понимаешь. Контрабандистка!