непостижимым образом относиться к нему с необычайным почтением, а это делало его еще более сильным, чем он и без того уже был.
«И будут последние первыми», — говорил он себе, имея в виду при этом и Уокера с Пэзли, он ведь не был святым.
Настало время все-таки обзавестись своей командой.
Мир! Причем уже второй по счету! После первого Наполеон прочно застрял на Эльбе, но как-то сумел вывернуться и снова собрать войска. Опять война и сокрушительное поражение. На сей раз мир, похоже, будет окончательным. Весь Лондон пестрел победными флагами.
Для офицеров устраивались балы и званые ужины, гремели бравурные речи во славу героев, шампанское и пиво лились рекой.
Джон безучастно наблюдал за всем, оказавшись немного в стороне от торжественных празднеств. При этом он не имел ничего против всенародного ликования. Просто ему казалось, что он сам непригоден к тому, чтобы разделять общие восторги, и нынче меньше, чем когда бы то ни было. Это его огорчало. «Я должен, наверное, как-то развить в себе чувство долга, чтобы не отрываться совсем уже от нации».
Однажды Джон заговорил с каким-то офицером об «Испытателе» и Шерарде.
— Как вы сказали? — переспросил он. — Шерард Лаунд? Вы уверены? Может быть, его звали Жерар? Я слышал только о Жераре Лаунде.
Джон попросил его рассказать подробнее.
— Этот самый Жерар был вторым лейтенантом на «Лидии». Они ходили в Америку, на среднеамериканское побережье. Репутация у него была довольно сомнительная. Да еще к тому же у него там было что-то с леди Барбарой Уэллзли, когда они отправились к мысу Горн. Да, да, точно было! Сам капитан их застукал. И говорят… — Рассказчик воровато оглянулся. — Говорят, леди была крайне недовольна тем, что им… так сказать, помешали. Потом этот Жерар, году, наверное, в 1812-м, бесследно исчез после какого-то сражения. Ходят слухи, будто это капитан его…
Джона не интересовали чужие драмы ревности, он твердо был уверен в том, что его собеседник просто перепутал имена.
Шерард Филипп Лаунд осваивал австралийскую землю, жил в радости и достатке, Джон не сомневался в этом ни на мгновение.
Хью Виллоуби, приходившийся родственником лорду Перегрину Берти, нашел много сотен лет тому назад острова, где солнце не различало часов и дней.
Джон никогда этого не забывал. Теперь давняя история приобрела для него новое значение. Джон Франклин, лейтенант Королевского военного флота, ныне ничем не занятый, получающий, как тысячи лейтенантов в стране, половинное жалованье, был единственным, кто твердо знал, куда он хочет. Он никому не говорил о своем заветном желании, но про себя не уставал твердить: «На Северном полюсе еще никто не бывал!»
Он знал, там было солнце, которое не заходило летом никогда, а стало быть, там были еще две вещи: свободное ото льдов море и время без часов и дней.
В Лондоне Джон поселился в гостинице «Норфолк», где он в последний раз встречался с Мэтью. Ему даже удалось получить тот же номер, ему это было важно.
Там, на кровати, пять лет назад сидел капитан, бледный, с красными глазами, после заточения в плену и всех пережитых бед. Французы без долгих слов переделали карты Австралии по-своему, залив Спенсера и залив Сент-Винцента они переименовали, дав им имена Бонапарта и Жозефины Богарнэ, а единственный человек, который мог бы этому воспрепятствовать, капитан Николя Боден, погиб во время шторма. Об остальном лучше не вспоминать — жестокое обращение как со шпионом, несколько лет в сырой камере, болезни — бедный Мэтью!
Кот Трим, его единственный друг на Маврикии, угодил в котел к голодным аборигенам. Правда, шкуру они потом отдали Мэтью. Карты за это время уже все выправили, даже гавань Франклина и та опять на месте. Только лагуна Трима, небольшая бухта на самой северной оконечности залива Порт-Филип, куда-то потерялась. Если там когда-нибудь возникнет поселение, оно обязательно должно будет называться Трим- сити, Джон непременно за этим проследит, он надеялся, что это будет в его власти.
Если бы Мэтью был жив, подумал Джон, он бы наверняка захотел отправиться с ним на Северный полюс. Просто посмотреть, как там и что.
Доктор Браун — Роберт Браун с «Испытателя» — стал известным ученым-естественником. Джону нужна была его помощь в подготовке северной экспедиции, и он решил его отыскать.
Был день. В Королевском научном обществе не нашлось никого, к кому бы Джон мог обратиться со своим вопросом. Все сидели в большом зале и слушали лекцию некоего Беббеджа по астрономии. Джон отыскал свободный стул, сел и сосредоточился. О звездах он знал так много, что мог следить за выступлением даже при быстром темпе речи.
После Джона в зал вошли две дамы и сели позади него. Сосед Джона обернулся и сказал вполголоса:
— С каких это пор женщины обретаются в научных заведениях? Они должны сидеть дома и варить пудинг!
Посетительницы услышали эти слова.
Та, что помоложе, наклонилась и сказала:
— А у нас уже пудинг готов, иначе бы мы не пришли сюда.
Потом они обе рассмеялись и заразили своим смехом остальных, слышавших эту маленькую перепалку. Доктор Беббедж рассердился и полюбопытствовал, что такого смешного в открытии Галилея, он, дескать, тоже не прочь повеселиться. Но каждому было ясно, что ему совершенно не до смеха, потому что он слишком серьезно относится к своим звездам.
После доклада Джон подошел к молодой даме и спросил, что ее особенно интересует в астрономии. Она покосилась на Джона и ответила, что ее главное увлечение в астрономии — доктор Беббедж. Она сказала это не всерьез. Джону хватило нескольких точно сформулированных вопросов, чтобы это выяснить. В конце концов она сдалась и сама призналась, что пошутила.
У нее был звенящий голос, и она радовалась всякий раз, если ей удавалось отделаться шуткой. Время от времени она принималась смеяться и прыгать на одной ножке. Сумасшедшая барышня, право.
— А, наш главный советник по выживанию! — воскликнул доктор Браун. — Помните Большой риф? Батюшки, какой вы стали великан! Муж, которого ничто не остановит, верно?
Джону пришлось долго обдумывать, как лучше ответить на этот вопрос. Он не любил таких речей, но ему нужен был доктор Браун.
— Остановить меня можно, — сказал он. — Моя голова восприимчива к аргументам.
Доктор Браун рассмеялся:
— Отличный ответ!
Как отдалились они друг от друга за эти годы.
Но потом они заговорили о Мэтью Флиндерсе и стали снова как-то ближе. Доктор Браун не забыл храброго капитана и вспоминал о нем с большой любовью и уважением.
— Одно только жаль. Ведь он изобрел метод выравнивания погрешностей компаса при помощи металлического бруска и ничего не записал!
— Я знаком с этим методом, — сказал Джон.
— Да что вы говорите?! Тогда составьте доклад, мистер Франклин, со всеми расчетами и чертежами! Я представлю эти материалы Королевскому научному обществу и Адмиралтейству. Открытие должно носить имя Флиндерса!
— Составлю, — ответил Джон и заговорил о Северном полюсе.
Доктор Браун смотрел на него, вскинув брови, но слушал внимательно. Под конец он пообещал похлопотать за Джона. Путешествие на Северный полюс или иная экспедиция в неизвестные края, превосходно! Он поговорит с сэром Джозефом и Бэрроу, всенепременно. С деньгами сейчас, конечно, плохо, но как знать…
— Я напишу вам в любом случае, мистер Франклин, и сообщу о результатах своих переговоров. Обязательно напишу, мистер Франклин, при всех условиях!
Письменный доклад оказалось составлять еще труднее, чем устный. Джон промучился с ним несколько
