заметку.
Дальше! Пойнт-Пьюер, тюрьма для мальчиков, на высоком скалистом берегу. Каждый месяц по несколько малолетних заключенных бросаются со скалы и погибают, вот только что два девятилетних арестанта покончили жизнь самоубийством. Когда он посетил тюрьму вместе с леди Джейн и Софи, они видели их еще живыми. Истощенные тела, шрамы. Удивительно большие глаза, наверное из-за вытянутых лиц. Таким лицам уже не нужно плакать, чтобы показать, насколько им худо. Софи так расчувствовалась, что подошла к ним, обняла и поцеловала каждого в лоб, к явному неудовольствию надзирателя. Мальчики прошептали ей на ухо, что их тут избивают, но потом ничего больше говорить не стали. Когда Джон на другой день справился о них, ему сообщили об их самоубийстве. Надзиратель сочинил превосходную историю: испорченные, порочные мальчишки приняли Софи, из-за ее длинных светлых волос, за ангела и, возомнив, что непременно встретятся с ней на небе, лишили себя жизни. Джон вспомнил физиономию надзирателя и прочитал историю по-своему. Приказ: отстранение от должности в порядке дисциплинарного взыскания в связи с ненадлежащим исполнением обязанностей надзирателя. Без свидетелей и доказательств большего он добиться не мог. Какой врач имеется в Порт-Артуре? Священник? Никаких вразумительных разъяснений. Дальше. Джон слышал внутренний приказ, и звучал он столь же отчетливо, как тогда, на «Испытателе». Он не хотел, чтобы гнев и отвращение завладели его душой, он хотел действовать. Здесь все было сложнее, здесь мало было просто поднять флаг. Он не мог в один день уволить разом всех надзирателей или засадить их за решетку. Главное же, он не мог уволить своих собственных министров, не имея на то убедительных, хорошо продуманных оснований.
Далее следовал остров Флиндерса. Джон очень радовался предстоящей поездке, наверное из-за того, что остров носил имя Мэтью. По рассказам, исконным обитателям Вандименовой земли жилось там очень даже неплохо…
Шестьдесят семь живых трупов — истощенные, исхудавшие тела, спутанные волосы, отрешенные лица, грязная кожа, согбенные спины — вот что осталось от них! Они сидели безучастно на этом голом, отвратительном клочке земли и ожидали смерти. Никто не рожал детей, и в этом был свой резон: что делать детям в этом мире, в котором для них не уготовано ничего, кроме острова Флиндерса? Печальные картины предстали перед взором Джона, напрасно он пытался удержать их в голове, они пробили себе дорогу к нему в душу. Они засели там и вопрошали: «И что ты собираешься с этим делать, Джон Франклин?» Он отвечал: «Не поддаваться! Действовать!»
Теперь все выглядело здесь совсем иначе — эти прелестные белые домики, пурпурные горы, синяя река, дамы в пышных нарядах и застегнутые на все пуговицы господа с серьезными лицами под чинными фетровыми шляпами, которые они почтительно приподнимали при встрече. За высокопарными словами открывались иные истины.
Полицейские уже не казались верными стражами порядка, роскошные виллы на Бэттери-Пойнт не вызывали желания восторгаться прогрессом и архитектурными красотами, а все эти улицы, собор Святого Давида, дома — они напоминали лишь о том, что все тут построено руками арестантов!
Теперь он знал не только то, о чем мечтают заключенные, но и то, как они живут сейчас. Новехонькая верфь со сладковатым запахом древесины от недоделанных пока корпусов: никакой радости, если ты знаешь, что рабочие ходят в цепях! И запах рыбы, исходящий от развешанных на просушку рыбачьих сетей на Саламанка-плейс, перестал вызывать приятные чувства. Как часто в эти сети попадались тела тех, кто бросался вниз головою с обрыва!
Сэр Джон Франклин снова окопался у себя в кабинете, который он превратил в штаб-квартиру. В его планы входило не только надзирать, карать, вести войну, он хотел перетянуть на свою сторону людей, у которых в душе сидели те же вопросы. И чтобы в будущем таких стало много.
Аборигенам нужно подобрать более подходящее место, чем голый остров Флиндерса. Он поговорил об этом с Монтегью, открыто, но осторожно. Тот выразил несогласие и вьщвинул несколько возражений. Однако уже на следующий день план новой резервации был отправлен в Лондон.
Джейн превосходно справлялась со своей ролью супруги губернатора. Если Джону предстояло публичное выступление, он находил в ее лице бдительную союзницу. Она занималась женской тюрьмой и вела оживленную переписку с Элизабет Фрай из Лондона по вопросам тюремной дисциплины. Она приглашала в гости жен чиновников и поселенцев, равно как и их дочерей, чтобы угостить их струнным концертом или каким-нибудь докладом. Она вела все обширное хозяйство и могла с легкостью, хотя и не блестяще, приготовить обед на двадцать персон, если повар заболел или сбежал. Она, нисколько не смущаясь, открыто высказывала свое мнение по всякому поводу и совершенно не старалась изображать из себя ухоженно-напыщенную первую леди по образу и подобию миссис Артур. Она слишком много путешествовала в своей жизни и прочитала слишком много книг, не говоря уже о том, что повидала достаточно разных людей в трех частях света, чтобы играть в такие игрушки. Она не считала нужным скрывать свой ум, как не скрывала она и своей красоты. Джон не испытывал зависимости от суждений Джейн, но прислушивался к ним с большим уважением. Он любил ее без особой страсти, но доверял ей больше, чем некогда Элеонор. Он не нуждался в ее постоянном присутствии, но, когда она была рядом, она не мешала ему. К счастью, и она чувствовала себя рядом с ним точно так же. И пусть это не было любовью — зато это было согласием!
— Не жди ничего хорошо от Монтегью! — предостерегала Джейн. — Он человек Артура. Он хочет, чтобы ты попал в зависимость от него и тем самым предоставил ему возможность полностью нейтрализовать твои действия.
— Я знаю, — ответил Джон.
— Он думает — губернаторы приходят и уходят, Монтегью остается.
— Вполне возможно, — отозвался Джон. — Мне нужен быстрый первый офицер, который во всем разбирается и к тому же входит в правительство. Без такого человека я не могу предпринять ничего серьезного. Для настоящих дел необходимо иметь защищенный тыл. Хепберн не может, Маконоки не хватает гибкости, а женщина, хотя это звучит по-дурацки, тут не годится.
Джейн это понимала.
— Взять на себя хотя бы часть твоих обязанностей я не могу. Но я могу тебя предупреждать об опасностях. Сейчас я советую тебе остерегаться Монтегью.
— Хорошо, — сказал Джон. — А я советую тебе остерегаться Маконоки. Он идеалист. Мы не должны давать себе морочить голову всякими завиральными идеями. За всеми этими мечтаниями можно упустить политику.
Джейн внимательно посмотрела на него:
— Наоборот тоже хорошего мало!
Ночью она устраивалась у него на плече. Иногда она даже так засыпала и могла спокойно спать, в то время как он лежал без сна и следил за тем, чтобы ее голова не соскользнула. Бывало, впрочем, что она зачитывалась каким-нибудь приключенческим романом и гасила свет уже тогда, когда Джон давным - давно храпел. Однажды утром она сказала:
— Ты всю ночь скрежетал зубами. Слишком много забот.
Что верно, то верно, возражать он не стал.
Кипучая деятельность Джейн уже стала действовать несколько пугающе на окружающих: не прошло и двух недель после их прибытия, как она совершила восхождение на гору Веллингтона, став первой женщиной, одолевшей эту вершину. Высота 4165 футов, это тебе не шуточки.
Джон Монтегью явно не собирался из-за медлительности его превосходительства говорить медленнее, чем он говорил обычно. Секретарь колонии напоминал в этом отношении Уокера и Пэзли, офицеров с «Бедфорда». Он все обо всем знал, быстро вводил в курс других, действовал осмотрительно и никогда ничего не забывал: ни имен, ни дат, ни самых мельчайших обид. Джон обходился с ним достаточно любезно, но, по зрелом размышлении, не любезнее, чем с остальными.
Честолюбие держало секретаря колонии в постоянном напряжении, он был как кошка, изготовившаяся к прыжку. Это свое состояние он умело скрывал под маской невозмутимого спокойствия и открытости. Он был готов выслушать любого в любое время и покровительственно смеялся под звяканье цепочки от часов, выглядывавшей из кармашка вспучившейся жилетки, при этом он ни на секунду не отпускал собеседника из-под прицела своих водянистых глаз.
Когда Джон превратил заседания законодательного собрания в публичное мероприятие, Монтегью
