– Да-да, Глеб, простите, задумался… Дело в том, что я завтра утром улетаю. В Рим. А поговорить бы нам надо, и не по телефону…
– А во сколько вы улетаете?
– В восемь с копейками. Соответственно, в шесть должен быть в «Шарике»… Послушайте, Глеб, мне жутко неудобно, но не могли бы мы с вами встретиться там, под табло? Я все понимаю, и мне правда жутко неудобно, но сейчас я не могу – еду на важную встречу, которая неизвестно во сколько закончится. Короче, если приедете, буду вам чертовски признателен. Могу прислать за вами машину…
Глеб мысленно чертыхнулся.
– Спасибо, Дмитрий. Если выберусь, доплетусь на своей. Но, знаете, шесть часов утра, вообще-то, время не очень удачное…
В трубке хохотнули.
– Особенно для человека телевизионного. Понимаю. Знакомо. Я ведь и сам, Глеб, из этих же конюшен. Только, в отличие от вас, – газетчик, а не телевизионщик. Все понимаю. И пойму, если не приедете. Но все-таки был бы просто чертовски признателен. Да, и если соберетесь, перезвоните мне на эту же трубку. В любое удобное для вас время. А сейчас – извините. У меня встреча начинается. Всего доброго.
И – прерывистые короткие гудки.
Вот и поговорили.
М-да-а-а…
Глеб махнул рукой официантке, заказал виски.
Стоило немного подумать.
Надо ли ему это, в конце-то концов?..
…От размышлений его оторвала появившаяся наконец-то Скворцова.
Бог его знает, как женщины добиваются подобного эффекта, но Ленка была свежа, хороша, радостна и – в совершенно другом наряде.
Где она умудрилась переодеться, понять было просто невозможно.
В них, в женщинах, вообще много загадочного.
Темные узкие джинсы, темно-серый, якобы скромный, свитерок (Глеб, сам любивший и умевший одеваться со вкусом, приблизительно представлял, сколько может стоить эта напускная скромность), свежая кожа лица, чуть-чуть подчеркнутая капризная нижняя губка и обалденная каштановая грива.
Нда…
А ведь прав дядя Федор, еще неизвестно кто кому «Равняйсь! Смирно!» командовать будет…
Ленка деловито убрала сумку, выложив из нее навороченную трубку мобильника, тряхнула головой, откидывая непокорные пряди, и нетерпеливо махнула рукой мгновенно подлетевшей официантке.
Уточнив заказ (девушке захотелось темного пива), повернулась к Глебу, сверкнув лукавыми и (похоже, что не показалось) счастливыми глазами:
– Ну, рассказывай…
Глеб отхлебнул вискаря, пожал плечами.
– О чем?
– Ну, для начала, о своей таинственной командировке…
– А что о ней рассказывать… Командировка как командировка. Даже не в «точку». В Южноморск. Как дядя Федор сказал, командировка в лето. Твой Князь постарался…
Ленка фыркнула.
– Ну, не такой уж и мой. Для меня Князь – прошлое. А вот для тебя, дорогой мой женишок, похоже, – будущее…
Глеб внимательно посмотрел на Ленку и потянулся за сигаретами.
– Эт ты с какого бодуна так решила?
Скворцова улыбнулась уголками губ, потом неожиданно отобрала у Глеба зажигалку, чиркнула кремнем, протянула огонек, давая прикурить.
– Знаешь, Глебушка… Так приятно осознавать, что напротив тебя сидит
Глеб нахмурился:
– Не гони пургу, Скворцова. Повторяю вопрос: почему ты так решила?
Но все-таки не выдержал, прикурил.
Ленка потушила зажигалку, заботливо положила ее рядом с полупустой пачкой «Парламента».
– Это не я так решила, Ларин. Это Князь так решил. Значит, ты ему нужен. А те, кто ему нужен, остаются с ним. Всегда. При любых обстоятельствах…
Глеб неожиданно ощутил неслабый укол ревности.
Оказывается, это очень больно.
Не знал.
– А ты? Ты же спала с ним, сама говорила. Что, стала не нужна?
Ленка задумчиво вытащила из его пачки сигарету, прикурила, не позволив ему поухаживать за собой.
– Знаешь, Глеб… Если ты мне еще раз скажешь что-то подобное, я тебе дам пощечину. При всех. А потом уйду, и никогда – слышишь, никогда – не вернусь. Я – другое дело, Ларин. Мы с ним оба понимали, что это ненадолго. Он любил другую женщину, просто у них что-то не клеилось. Я – другого мужчину. Давно и безнадежно. Тебя, дурака. Так что это была не совместная жизнь. Так, костер у дороги. У которого два одиноких путника устраиваются погреться. Зная, что завтра их пути навсегда разойдутся. А что касается ваших мужских игр, то, как ни больно в этом признаваться, я для них слишком слаба, Глеб. И слишком зависима. От работы, от мамы, от сынули моего. От тебя, наконец…
Глеб постарался спрятать глаза.
Потом стряхнул пепел и погладил Ленку по тыльной стороне ладони. Она в ответ слабо улыбнулась.
– Не надо, Глеб… Сейчас все пройдет. Вы с Князем действительно одного поля ягоды…
Глеб поморщился.
– Все равно прости… Да, кстати, я сейчас только что с ним по телефону разговаривал, как раз перед твоим приездом.
– И что?
– Да ничего… Он в Рим уезжает завтра утром, но, говорит, нам встретиться нужно обязательно. В связи с чем жутко извиняется, но просит приехать завтра в шесть утра в Шереметьево…
Ленка внимательно посмотрела на него из-под каштановой челки.
– И ты что?
Глеб пожал плечами.
– Не знаю пока…
Ленка решительно стряхнула пепел, затянулась и неуловимым движением руки затушила окурок в пепельнице.
– Вот что, Ларин… Если Князь зовет, зная, что причиняет тебе неудобства, – езжай и не раздумывай. Значит, действительно надо…
Глеб удивленно поднял бровь домиком.
Ленка поморщилась.
– Да-да, Глебушка, надо. Он людей по пустякам не дергает. И, кстати, что-то мне есть расхотелось. Так что давай, расплачивайся, и поедем к тебе. Устроишь девушке праздник. Да-да, праздник, так что готовься. Я уже и с мамой договорилась, она за сынулей посмотрит. Или прогонишь?
Глеб засмеялся, расплатился, и они поехали.
Глава 7
Неизвестно, как там насчет праздника, но поспать ему и вправду толком не удалось. А вот Князю позвонить – удалось. Договорились на без пятнадцати шесть. Князь сказал, что полчаса – минут сорок им будет более чем достаточно.
В результате Глеб обжигался дерьмовым аэрофлотовским кофе в аэропортовской кафешке под табло уже в половине шестого. Не рассчитал, выехал пораньше.
А трасса оказалось пустой.
