Пока он мыл руки, кто-то не очень сильно, но достаточно резко ударил его рукояткой пистолета по затылку.
Настолько не сильно, что он даже почти не потерял сознания.
Но только – почти.
Когда Ларин пришел в себя, он стоял, припечатанный лицом к холодной кафельной стене, а руки его были заломлены за спину.
Кавказцы, понял Глеб.
Больше некому.
– А теперь, журналист, слушай сюда, – прошептал-прошипел за его спиной низкий гортанный голос. – Ты сейчас соберешь свои манатки и уедешь в свою Москву. Навсегда. А не уедешь сейчас – мы тебя там потом найдем.
И снова резкий, на этот раз куда более ощутимый удар.
Ослепительная вспышка в мозгу.
И темнота…
Мучительным усилием воли он не позволил себе отключиться, но ноги все-таки не выдержали, подвели, суки, подкосились… Глеб упал на заплеванный и местами залитый мочой пол, и подняться получилось у него, увы, не скоро.
По крайней мере, твари ушли.
Спокойно эдак и неторопливо.
Безнаказанно.
Ничего, сочтемся…
Ларин непослушными пальцами отвернул-таки вентиль и сунул раскалывающийся затылок под тонкую струйку холодной воды.
Через некоторое время полегчало.
Да, в серьезные, похоже, игры играем, господа…
Не детские.
И на большие деньги. На очень большие.
Просто так журналистов, к тому же нашего уровня, по голове не бьют.
Если уж звезды зажигают…
Он вынул из кармана куртки мобильный телефон и непослушными пальцами набрал номер:
– Сашка? Сиди тихо, это я… Меня в сортире крепко отмудохали, судя по всему – по работе… Да тихо ты, тихо! Жив. А ты пока скажи Рустаму, чтоб расплачивался, он умный, поймет, а сам аккуратненько шуруй на улицу и подгоняй тачку ко входу, потом зайдешь сюда, заберешь меня по-тихому, а то ноги что-то подгибаются. Да, и свяжись с Князем, если он в отключке – с Корном. Пусть встречают. Врача не надо, я свою башку лучше любого доктора знаю, ей сейчас нужно полтораста коньяка и покой до вечера. И больше ничего… Понял? Исполняй…
И присел в уголок, на кафельную приступочку.
Дожидаться.
От приступочки, кстати, крепко пованивало свежевытертой мочой.
Да и хрен с ним.
Ноги все равно не держали…
Комиссия по встрече в «Федерации» была – серьезней некуда.
Злой, не выспавшийся и небритый Князь.
Нервный, немного растерянный, но тем не менее безукоризненно одетый Корн.
Человек десять громил с неожиданно осмысленными взглядами держались чуть в стороне, но, чувствуется, в любой момент могли, что называется, «выстрелить».
Так-так-так…
А ведь Дима, похоже, тоже не ждал нападения.
Оттого и нервничал.
Любопытно…
Князь подскочил к Ларину и осторожно, но довольно крепко приобнял его за плечи:
– Как? Жив?
– Угу. – Глебу очень хотелось кивнуть, но он не решался.
Башка болела зверски.
– Художник сказал, что врач не нужен. Точно?
Глеб поморщился.
– На фиг… найдут какое-нибудь сотрясение двадцатой степени… Что, думаешь, меня по голове никогда не били?
– Понятно. – Князь усмехнулся левым уголком рта.
А может, скривился.
Потом то ли спросил, то ли констатировал:
– Но полежать, видимо, все-таки стоит…
Тут Глеб все-таки нашел силы на кивок.
Аккуратный такой.
Медленный.
Почти что даже и не кивок, а так – наклон головы.
– Обязательно. А еще нужен спирт. Наружно. Ссадина там, должно быть, имеется, Сашка поможет промыть. А то подхвачу еще заражение какое – кто на тебя работать-то будет? И коньяк. Внутренне. Плюс анальгин – пару таблеток, не больше. И полиэтиленовый пакетик со льдом. Все. К вечеру буду жив.
Князь согласно мотнул головой.
– Понятно. У одного доктора, видать, мы с тобой, Ларин, лечились… Все будет. А я пока попытаюсь пробить, какая же это за сука нам войну объявила. Чего они от тебя хотели-то, кстати?
– Ничего особенного, – Глеб слабо усмехнулся. – Чтоб убирался отсюда впереди собственного визга… Дай сигарету, кстати, у меня вся пачка в сортирной моче промокла на фиг… Выкинул.
– Держи, – Князь протянул ему сигарету, чиркнул огоньком тускло блеснувшей золотой зажигалки.
Потом подумал и сунул ему в руки всю пачку.
И зажигалку тоже.
Так сказать, присовокупил.
– Чего-то я торможу… Слушай, Глеб, может, тебе и впрямь того – в Москву? По крайней мере, на время…
Глеб жадно затянулся легким сиреневым дымом:
– А вот хренушки… Я, знаешь ли, очень не люблю, когда меня по башке фигачат… Пока не узнаю, за что, – хрен куда уеду. И не надейся.
Князь неожиданно расхохотался.
Даже нервный, мрачно молчаливый Корн усмехнулся.
Нехорошо так.
Одними губами.
– Лады. – Князь тоже закурил, закашлялся.
Потом отдышался и продолжил:
– Попытаюсь устроить, чтоб ты их сам об этом спросил. С чувством, с толком, с расстановкой… При случае. Но пока без охраны из санатория – ни шагу. – И развернулся всем корпусом в сторону тихо стоящих в стороне громил: – Сергей!
Один из парней, видимо, старший, с серо-стальными, ничего не выражающими глазами, какие бывают только у людей, прошедших не одну «точку», неторопливо, с достоинством приблизился.
– Все слышал?
Парень кивнул.
– Отвечаешь.
Тот в ответ только плечами пожал недоуменно.
Мол, за кого держишь, шеф? Работа есть работа…
