королеву. Сирокко официально ей это поручила. Мелочь, конечно. Зато Габи была просто счастлива.
И «Титаник» снова пустился в плавание, но теперь его команду подгоняли новые надобности. Непременно требовалось найти контакт с расой, знакомой с антисептической хирургией или способной хотя бы развести костер — причем поскорее. Твари у них в животах ждать не станут.
В последующие дни Сирокко постоянно об этом думала. Отвращение сидело у нее внутри, будто сжатый кулак. А объяснялось оно по большей части неведомой природой зверя, одарившего ее своим семенем.
Но даже будь Сирокко уверена, что вынашивает человеческий плод, аборт все равно стал бы ее целью. Материнство тут было совсем не в тему; матерью она собиралась сделаться лет в сорок-сорок пять, после увольнения из НАСА. На О'Ниле-Один в криогенной суспензии хранились десятки ее клеток, готовые к оживлению и имплантации, как только Сирокко почувствует, что готова дать жизнь младенцу. Такова была обычная предосторожность, принятая у астронавтов, а также у колонистов Луны и Л-5: защита тканей половых органов от радиоактивного поражения. Сирокко планировала вырастить мальчика и девочку в то время, когда уже будет годиться им и в матери, и в бабушки.
Время это она выбрала сама. И вне зависимости от того, кто в данном случае был отцом — любимый мужчина или бесформенная тварь из утробы Геи, — Сирокко сама намерена была распоряжаться собственными половыми органами. Она еще не готова — и еще много лет не будет готова. Не говоря уж о том, что Гея — вообще не то место, где стоит обременять себя младенцем, Сирокко еще предстоит проделать кучу дел и совершить массу всевозможных подвигов. Ребенок же неизбежно сделает будущие преграды окончательно непреодолимыми. А планы свои Сирокко твердо решила воплотить в жизнь.
ГЛАВА XI
Подвесные тросы шли рядами по пять штук, составленными в группы из пятнадцати, и рядами по три, стоящими отдельно.
С каждым ночным регионом соединялись пятнадцать тросов. Во-первых, был ряд из пяти вертикальных тросов, что шли прямиком к полому конусу в крыше, который представлял собой внутреннюю часть одной из спиц колеса Геи. Два таких троса смыкались с землей в горной местности и фактически составляли часть стены — один северный и один южный. Один выходил из точки ровно посередине между крайними тросами, а еще два располагались опять-таки точно по центру между крайними и центральным.
Эти срединные вертикальные тросы дополнялись в ночных регионах еще двумя рядами по пять наклонных, что лучами расходились от спиц, но крепились к земле уже в дневных областях — один ряд в двадцати градусах к востоку, а один в двадцати градусах к западу от срединного ряда. Из спицы над Океаном тросы, к примеру, расходились в Мнемосину и Гиперион. Весь комплекс из пятнадцати тросов поддерживал землю под участком, равным примерно сорока градусам окружности Геи.
Тросы, укорененные в дневном регионе и через сумеречную зону переходившие в ночной, находились под острым углом к земле — причем угол этот увеличивался с высотой, пока в точке соединения с крышей не достигал градусов шестидесяти.
Оставались еще ряды по три троса, относившиеся исключительно к дневным регионам. Эти шли строго вертикально от земли до самой крыши, пронзали крышу и выходили в космос. К среднему из таких трех тросов в Гиперионе «Титаник» как раз и приближался.
С каждым днем трос представал все более величественным и жутким. Даже из лагеря Билла казалось, что он словно нависает над головой. Теперь же, заметно раздавшись, сильнее трос нависать не стал. Страшно было на него смотреть. Одно дело — знать, что эта вертикальная колонна пять километров в поперечнике и 120 в длину. Совсем другое — наблюдать ее воочию.
Офион описывал вокруг основания кабеля широкую петлю, которая начиналась на юге и шла к северу, пока река не возвращалась к своему общему восточному направлению. Петлю эту путники заметили еще задолго от ее начала. Пожалуй, в путешествии по Гее больше всего раздражало как раз то, что пейзаж слишком далеко просматривался. По приближении обзор становился все ракурснее, а неровности пейзажа становились все менее различимы. Страна, по которой они путешествовали, всегда казалась такой же плоской, как Земля. И только далеко-далеко начинала закругляться.
— Не хочешь еще раз объяснить, зачем мы это делаем? — крикнула сзади Габи. — А то я что-то не поняла.
Поход к спице оказался тяжелей, чем ожидалось. До сих пор они плыли сквозь джунгли, где река образовывала естественную автостраду. Теперь же до Сирокко дошел истинный смысл выражения 'непроходимая чаща'. Землю здесь покрывала едва ли не твердая стена растительности, а единственной заменой ножей и тесаков путникам по-прежнему служили кольца от шлемов. В довершение же всех неудобств земля, по мере приближения к тросу, неуклонно шла вверх.
— Я бы на твоем месте поменьше ныла, — крикнула в ответ Сирокко. — Сама знаешь — надо, и все. Скоро будет полегче.
К этому времени они уже обладали кое-какой полезной информацией. Самым важным было то, что это и впрямь оказался трос, свитый из отдельных жил. Жил этих было больше сотни, каждая добрых 200 метров в диаметре.
Почти по всей длине троса жилы эти были туго сплетены, но в полукилометре от земли начинали расплетаться — и к земле уже крепились каждая по отдельности. В результате основание кабеля оказывалось целым лесом громадных башен, а не одной гигантской.
Самым интересным открытием стало то, что несколько жил были порваны. Высоко в небе путники видели изогнутые концы двух таких — похожие на кончики секущихся волос в рекламе шампуня.
Вырвавшись наконец на свободное пространство, Сирокко увидела, что эластичное вещество Геи, обычно скрытое под почвой, здесь, увлекаемое тросом, натянулось. Каждая жила вытягивала за собой аккуратный конус, и конусы эти были присыпаны песком. За наружными жилами виднелся целый их лес, где царил мрак.
Земля, разделявшая теперь путников и трос, была песчаная, с немногими раскиданными там и тут валунами. Красновато-желтый песок лежал вокруг острогранных валунов, явно не пострадавших от эрозии. Казалось, их кто-то яростно вырвал из земли.
Наклоняя голову, Билл провел взглядом по тросу до самого его расширения у полупрозрачной крыши.
— Да-а, прямо скажем, картинка, — заключил он.
— А ты прикинь, каково это видеть аборигенам, — заметила Габи. — Канат с неба, держащий на себе мир.
Сирокко прикрыла глаза ладонью.
— Неудивительно, что они вообразили себе живущего там Бога, — сказала она. — Вообразили себе кукловода, что тянет за эти ниточки.
Когда они начали взбираться вверх по склону, земля была твердой, но затем ноги стали проскальзывать. Песчаную почву, влажную сверху, но совсем сухую снизу, уже ничто не скрепляло. Осталась лишь корка, легко расходившаяся на ненадежные, верткие полоски, которые сразу скользили вниз.
Сирокко рвалась вперед, твердо решив добраться до самой жилы, но еще метрах в 200 до вершины конуса стала неудержимо соскальзывать назад. Билл и Габи остались позади, наблюдая за ее тщетными попытками зацепиться за неверную почву. Наконец Сирокко больно шлепнулась оземь — и села, пожирая глазами издевательски близкий трос.
— Какого черта? — взвыла она и треснула кулаком по земле.
Потом смахнула с губ песок.
