Сирокко прикинула, что от дна отверстия до его верха примерно километр и где-то около полукилометра в его самом широком месте. Овальную форму дыры обуславливало ее расположение меж двумя выходящими из бурой земли жилами троса, что нависали над ней перевернутой римской пятеркой. В месте их стыка разверзлась огромная каменная пасть.
Стены Великой Плакальщицы были столь гладкими, что отражали солнечный свет подобно кривым зеркалам. Ветер заодно со шлифовальным песком не зря трудились здесь многие тысячелетия. Прожилки в темном камне более светлой руды наводили на мысль о перламутре.
Нагнувшись, Волынка пропела Сирокко в самое ухо.
— Ничего странного, — проревела Сирокко в ответ.
— Что она сказала? — захотела узнать Габи.
— Она сказала, что титаниды зовут это место передней промежностью Геи.
— Действительно ничего странного. А стоим мы сейчас на одной из ее ног.
— Точно.
Хлопнув Волынку по крупу, Сирокко снова указала на вершину гребня. Хотелось бы ей узнать, какие чувства вызывает это место у титанид. Благоговейный трепет? Вряд ли. Слишком близко с городом. Разве швейцарцы благоговеют перед горами?
Славно было вернуться в место сравнительно тихое. Стоя рядом с Волынкой, Сирокко обозревала окрестности.
Продолжая аналогию с гигантской рукой, можно было сказать, что они добрались до второго сустава одного из ее пальцев. Плакальщица же располагалась в перепонке.
— А есть другой путь наверх? — спросила Сирокко. — Так, чтобы добраться до лежащей там широкой равнины и чтобы Гея тебя не всосала?
Рожок, чуть постарше Волынки, кивнул.
— Есть, и не один. Эта великая матерь всех дыр самая крупная. По любому из остальных гребней можно добраться до плато.
— Почему же вы меня туда не отвезли?
Волынка удивилась.
— Так ты же сказала, что хочешь увидеть Место Ветров, а не взбираться навстречу Гее.
— Ах да, извини, — признала Сирокко. — И все-таки — какой путь лучше?
— Что, к самой вершине? — широко раскрыв глаза, пропела Волынка. — Я же просто шутила. Ведь ты, конечно, не собираешься туда отправляться?
— Почему? Как раз хочу попробовать.
Волынка молча указала на следующий гребень к югу. Сирокко внимательно рассмотрела землю по ту сторону расщелины. Гребень казался нисколько не сложнее того, по которому они уже взобрались. У титанид на подъем ушло полтора часа. У нее, стало быть, уйдет часов шесть-восемь. Потом еще шесть часов по верхнему участку до плато, а дальше…
С этой точки обзора наклонный трос казался какой-то нелепой горой. Километров пятьдесят он тянулся на свету, а потом уходил во мрак над границей Реи. На протяжении первых трех из этих пятидесяти километров не росло решительно ничего — виднелись лишь бурая почва и серый камень. Потом еще столько же шли одни корявые деревья без листьев. А дальше упрямая растительность Геи все-таки находила себе зацепку. Сирокко не могла разобрать, были там луга или леса. Видно было лишь, что весь пятикилометровый в диаметре ствол троса оплетен зеленью — ржавая якорная цепь океанского судна.
Зелень тянулась до самой сумеречной зоны у рубежей Реи. Границы этой зоны не были четко очерчены — краска словно понемногу смывалась мрачными водами. Зелень переходила в бронзу, бронза тускнела до темного золота, дальше из-под кроваво-красного начинало проступать серебро — а под конец трос обретал цвет облаков с притаившейся за ними луной. Но трос упорно не становился невидимым. Взгляд следовал по его немыслимому изгибу, пока из каната он не превращался в бечевку, в струну, в нитку, прежде чем проткнуть густую тьму нависшей крыши и кануть в отверстии спицы. Видно было, что спица постепенно сужается, но все остальное уже окончательно тонуло во мраке.
— Вполне осуществимо, — обращаясь к Габи, заметила Сирокко. — По крайней мере до крыши. Я надеялась, что здесь, внизу, окажется что-нибудь наподобие механического лифта. Возможно, он тут все- таки есть, но если мы возьмемся его искать… — Широким жестом она обвела всю истерзанную местность. — Уйдут многие месяцы.
Внимательно осмотрев склон троса, Габи вздохнула и медленно покачала головой.
— Я, понятное дело, туда же, куда и ты. Но знаешь, ты просто спятила. Дальше крыши нам все равно не пройти. Ну сама посмотри. Ведь оттуда придется взбираться по отвесному склону — и не просто отвесному, а под сорок пять градусов.
— Ну и что? Альпинистам такое не в новинку. На тренировках ты и сама это проделывала.
— Ага. На тренировках. Метров десять проползала. А здесь-то — пятьдесят, а то и шестьдесят километров. Дальше, правда, полегче — всего-навсего по вертикали. И всего-навсего 400 километров.
— Да, тяжело придется. Но попытаться-то мы должны!
— Мать твою за ногу. — Габи шлепнула себя ладошкой по лбу и закатила глаза.
Все это время Волынка следила за жестами Сирокко и пыталась вникнуть в суть. Теперь же она запела, причем в темпе ларго.
— Ты хочешь подняться по великой лестнице?
— Не хочу, а должна.
Волынка кивнула. Затем нагнулась и поцеловала Сирокко в лоб.
— Черт бы вас всех побрал, — взъярилась Сирокко. — Достали своими похоронными ритуалами.
— Чего это она? — поинтересовалась Габи.
— Да так, ничего. Поехали, пора возвращаться.
Покинув зону ветров, путники остановились. Волынка расстелила коврик, и все присели перекусить. В термосах из ореховой скорлупы оказалась горячая пища. Габи и Сирокко досталась, наверное, десятая ее часть. Остальное слопали титаниды.
До Титанополя оставалось пять километров, когда Волынка вдруг оглянулась, и на ее лице выразилась странная смесь скорби и предвкушения. Она пристально разглядывала темную крышу.
— Гея дышит, — грустно пропела она.
— Что? Ты уверена? Я думала, будет много шума, и нам хватит времени, чтобы… Проклятье! Ведь это значит, что прилетят ангелы?
— Шум будет с запада, — поправила ее Волынка. — С востока дыхание Геи бесшумно. Кажется, я их уже слышу. — Тут она оступилась и чуть не сбросила Сирокко.
— Ну так беги, черт возьми! Если вас тут застанут одних, вам точно конец!
— Слишком поздно, — пропела Волынка. В глазах ее уже виднелась решимость, а под напряженными губами блеснули зубы.
— Марш! — Сирокко годами тренировала такой командный тон и Бог весть как сумела вложить его в титанидскую песню. Волынка сорвалась в галоп, и Рожок помчался за ней следом.
Вскоре и Сирокко расслышала вой ангелов. Волынка то и дело меняла аллюр — ей страстно хотелось повернуть назад и вступить в бой.
Они как раз приближались к одинокому дереву, когда Сирокко приняла внезапное решение.
— Стой. Ну скорее, у нас мало времени.
Волынка встала под разлапистыми ветвями,
и Сирокко спрыгнула на землю. Титанида попыталась взбрыкнуть, но Сирокко влепила ей увесистую пощечину, которая, казалось, временно ее уняла.
— Габи, срезай вьюки. Рожок! Прекрати! Вернись немедленно.
Рожок неохотно, но подчинился. Габи и Сирокко лихорадочно рвали свою одежду на полоски. Вскоре у каждой оказалось по три надежные веревки.
— Друзья мои, — держа путы наготове, пропела Сирокко, — у меня уже нет времени объяснять. Прошу вас мне довериться и сделать все, как я скажу. — Весь свой дар убеждения до последней капли она вложила в эту песнь, а вдобавок использовала лад, в каком умудренные старцы обращаются к юным
