— Почему нет? Слушай… капитан.
Апрель ненадолго прижала ладони к вискам.
Сирокко могла представить себе ее внутренний конфликт. Раньше Апрель была одним из самых блестящих физиков в Солнечной системе. Теперь же она жила подобно дикому и неистовому зверю, придерживаясь жизненных принципов, о которых у Сирокко имелось лишь смутное представление. Вот она и подумала, что прежняя Апрель вполне может пытаться прорваться сквозь то существо, в которое она превратилась.
— Сирокко, так ты сказала, что можешь говорить с… с теми, что на ободе. — Так она ближе всего могла подойти к представлению о титанидах — и не улететь куда глаза глядят. — Они тебя понимают. А Кельвин может разговаривать с плывунами. Перемены, которым Гея подвергла меня, куда значительней. Я действительно стала одной из моего народа. Я проснулась, уже зная, как вести себя среди них. У меня те же чувства и побуждения, что и у любого другого ангела. И я знаю точно: Гея едина. Гея жива. Мы живем внутри нее.
Габи слегка позеленела.
— Посмотри вокруг, — продолжала Апрель. — Что тебе тут кажется похожим на машину? Разве хоть что-нибудь кажется? Нас схватило живое существо; ты предполагаешь существование под ободом некоего зверя. Спица наполнена громадной живой тварью; ты решаешь, что это некое покрытие с жесткой рамой под ним.
— Ты говоришь занятные вещи.
— Не просто занятные. Это правда.
— Но если я с этим соглашусь, кабины управления мне уже в ступице не сыскать.
— Зато ты окажешься там, где живет Гея. Она сидит там, подобно пауку, и тянет все за ниточки, будто кукловод. Ей тут подвластны все твари, и она распоряжается вами двумя точно так же, как и мной. Она поиграла с нами ради каких-то своих целей.
— Каких же?
Апрель пожала плечами. Сирокко больно было видеть у ангела столь человеческий жест.
— Мне она не сказала. Я летала к ступице, но она отказалась меня видеть. Мои сородичи говорят, что только с истинно великой миссией можно добиться внимания Геи. Очевидно, моя миссия была недостаточно великой.
— А о чем бы ты ее спросила?
Апрель долго-долго молчала. Наконец Сирокко поняла, что она плачет. Потом Апрель снова подняла глаза.
— Мне из-за вас больно. Пожалуй, я больше не стану с вами разговаривать.
— Пожалуйста, Апрель. Пожалуйста. Ради нашей былой дружбы.
— Дружбы? А она была? Что-то не припомню. Я помню только, что дружила с Август и еще очень давно — с другими моими сестрами. А теперь я одна, совсем одна.
— Ты по ним тоскуешь?
— Да, — опустошенно призналась Апрель. — Но это было давно. Я лечу, лечу, чтобы остаться одна. Одиночество — суть жизни для клана Орла. Я знаю, что это правда, но раньше… раньше, когда я еще тосковала по моим сестрам…
Боясь ее спугнуть, Сирокко застыла как статуя.
— Мы собираемся вместе только в одну пору, — с тихим вздохом продолжила Апрель. — После зимы, когда Гея делает вдох, а потом выдувает нас из спицы…
В тот день я летела с ветром. Славный был день. Мы убили очень много, потому что мои сородичи послушались меня и спрятались на большом плывуне. Четвероногие очень удивились — ведь дыхание давно кончилось. А мы, немногие, остались на плывуне, усталые и голодные, но жажда крови все еще кипела в нас и держала вместе.
То был день петь великие песни. Мои сородичи последовали за мной — за мной! Сделали, как я сказала! И я сердцем почувствовала, что очень скоро четвероногие будут стерты с лица Геи. То был лишь первый триумф в новой войне!
Но потом я увидела Август, и разум меня оставил. Я хотела ее убить, хотела улететь, хотела обнять ее и рыдать вместе с ней.
Я улетела.
С тех пор я страшусь дыхания Геи, ибо однажды оно понесет меня убивать мою родную сестру. А тогда я тоже умру. Я теперь Ариэль Стремительная, но и от Апрель Поло во мне осталось достаточно, чтобы я уже не смогла после такого жить.
Сирокко была тронута, но удержаться кое от каких мыслей тоже не смогла. Из сказанного Апрель выходило, что она важная персона в ангельском сообществе. Наверняка там к ней прислушиваются.
— Вышло так, что я здесь как раз чтобы установить мир, — сказала она. — Не улетай! Пожалуйста, не улетай!
Апрель дрожала, но стояла на своем.
— Мир невозможен.
— Охотно верю. У множества титанид в сердце тот же недуг, что и у тебя.
Апрель покачала головой.
— Разве ягненок ведет переговоры со львом? Летучая мышь с букашкой, птица с червяком?
— Ты говоришь о хищниках и их добыче.
— Я говорю о естественных врагах. Пойми, у нас в генах заложено убивать четвероногих. Я могу… как Апрель я могу понять, о чем ты думаешь. Да, мир вроде бы должен быть возможен. Чтобы вступить в бой, нам приходится одолевать чудовищные расстояния. Многим из нас уже не под силу вернуться. Подъем слишком тяжел, и мы падаем в море.
Сирокко покачала головой.
— Пока что я лишь подумала, не удастся ли мне свести каких-то представителей…
— Говорю тебе, это невозможно. Мы Орлы. Тебе даже не удастся сколотить из нас единую группу — не то что убедить пообщаться с четвероногими. Есть, правда, другие кланы, более общительные, но в этой спице они не живут. Быть может, там тебе сопутствовала бы удача. Хотя я в это не верю.
Все трое некоторое время молчали. Сирокко мучила горечь поражения, и Габи положила ей руку на плечо.
— Как ты думаешь? Она правду говорит?
— По-моему, да. Примерно то же самое говорил мне и Менестрель. Они над этим не властны. — Сирокко снова подняла голову и обратилась к Апрель: — Ты говорила, что хотела увидеться с Геей. Зачем?
— Насчет мира. Я хотела спросить, почему должна быть война. Если не считать войны, я вполне счастлива. Но она не услышала моего зова.
«Или ее просто нет», — подумала Сирокко.
— Вы все-таки станете ее искать? — спросила Апрель.
— Не знаю. А какой смысл? Чего ради это сверхъестественное существо станет останавливать войну? Только из-за того, что я ее об этом попрошу?
— В жизни есть дела и похуже, чем завершение раз начатых поисков. Если ты сейчас повернешь назад, чем ты тогда займешься?
— Опять-таки не знаю.
— Ты прошла длинный путь. И, должно быть, преодолела великие трудности. Мои сородичи говорят, что Гея любит занятные истории и великих героев. Ты герой?
Сирокко подумала о Джине, стремительно улетающем во мрак, о Рожке, несущемся навстречу своей погибели, о кидающейся на нее ильной рыбине. Настоящий герой наверняка так бы не напортачил.
— Рокки герой, — вдруг заявила Габи. — Из всех нас только она упорно держалась своего назначения. Если бы она нас не шпыняла, мы бы до сих пор гнили в глиняных хижинах. Она заставляла нас двигаться к цели. Может, мы ни черта и не добьемся, но, когда прилетит спасательный корабль, земляне обязательно увидят, как мы тут по-прежнему расшибаем себе лбы об стенку.
Заявление Габи ошарашило Сирокко — но и по-своему тронуло. С самого крушения корабля она
