«Ремингтона». В его голове слышался рев «Брэдли».
Он успокоил мысли короткой благодарственной молитвой за то, что он жив и делает такую хорошую и полезную работу. Может быть, господь не хочет его слушать, но поскольку он вездесущ, он не сможет помочь, если не услышит.
— Пол, это ты?
Пол увидел сидящую на скамье фигуру и подошел. Это был Пастор Стриклэнд. Он сидел, прикрывая одной рукой огонь свечи, а в другой держал старую фотографию.
— Думаешь нельзя продолжать любить кого-то, кто уже Инфицирован, брат? — спросил его Стриклэнд.
— Можно, — сказал Пол. — Думаю, такое не только возможно, но и неизбежно.
Мужчина улыбнулся, вытирая глаза.
— Но они ненавидят нас в ответ, — сказал ему Пол. — Такое перенести тяжелее всего.
Стриклэнд вытер ладонью слезы. — Любить тоже тяжело, — добавил он. — Ты сегодня хорошо поработал, Пол.
— Спасибо.
— Для тебя это что-то значит, верно? Я имею в виду, работа.
— Это единственный известный мне способ, как быть самим собой, — ответил Пол, удивившись своим словам. Он хотел поразмышлять на эту тему еще, но его усталая голова уже не справлялась.
— Через несколько дней будет христианский ход, — сказал Стриклэнд. — Там будут люди, которые пытаются здесь что-то делать. Работая вместе мы можем сделать гораздо больше, чем если бы действовали в одиночку. Ты можешь прийти послушать, что там будут говорить. Я тоже там буду.
Пол хлопнул себя по шее, чтобы убить комара. — Я приду.
Следующие несколько секунд они провели в тишине. Пол докурил сигарету и ботинком растер ее об асфальт. Стриклэнд задул свечу. Вдали завыла собака.
— Могу я рассказать тебе кое-что, брат? — тихо сказал из темноты пастор. — Могу я поговорить с тобой как священник? Выслушаешь короткую исповедь?
— Конечно.
— Мне всегда было интересно, можно ли быть христианином и плакать на похоронах. То есть, если кто-то отправляется на небеса, не должны ли мы радоваться? То же самое и здесь. Мир умирает. Почему же мы горюем? Зачем цепляемся за эту несчастную жизнь? Может быть это так, Пол. Может быть, Господь зовет нас домой. А если это так, то почему мы сопротивляемся его зову? Почему мы противимся божьей воле? И почему от этого такое ужасное чувство? Почему от этого пахнет пеплом? Почему это наполняет наши сердца скорбью?
У Пола не было ответа, но он понимал всю важность вопроса. В прошлом он постоянно спрашивал себя о том же.
— Я не знаю, — сказал он.
Он был уверен, что у Сары нашелся бы интересный ответ. Он вдруг вспомнил битву Инфицированных с толпой, и что случилось после того, как Инфицированные подавили последний очаг сопротивления. Обрывочные воспоминания о том, как он шел по дороге, возвращаясь домой к жене. Но что случилось потом, он вспомнить так и не мог.
Его начала беспокоить мысль, что он мог убить Сару.
Этан бежал между лачуг, его палец зудел и пульсировал от боли. Он слышал, как его преследователи перекрикиваются друг с другом. Ему показалось, что оторвался от них.
Это случилось внезапно.
Женщина рассказывала ему, что в Нью-Джерси высадились морские пехотинцы, когда ее друзья обратили внимание на его одежду.
На нем все еще была больничная одежда из госпиталя — брюки, по крайней мере.
Они приняли его за врача.
Последние несколько дней Этан провел в центре обработки данных, пытаясь разыскать свою семью. Спал на полу, жил на подаяния. Устроился не так уж и плохо. В школе по-прежнему было электричество и работающий водопровод, правительственный способ демонстрации силы. В некотором смысле, он жил в роскоши по сравнению со многими людьми из лагеря.
Они сидели на складных стульях, обмахиваясь картонными листками с номерами. Женщина сказала, что слышала, что в Нью-Джерси высадились морские пехотинцы.
За все время ожидания в центре обработки данных он уже несколько раз слышал подобные слухи. Морские пехотинцы создавали базы вдоль побережья, и армия углубляется вглубь страны, укрепляя лагеря беженцев и используя их как передовые боевые позиции в кампании по освобождению страны.
Звучало это немного обнадеживающе, по меньшей мере.
— Если это так, то где они тогда? Почему их здесь нет? — спросил Этан, не думая получить ответ. Слухи об армии не представляли для него никакого интереса. Для него имели значение только поиски семьи.
Пока женщина говорила, он обратил внимание, что она довольно привлекательна. Он понял, что он всегда может двигаться дальше. Может найти кого-то другого и создать новую семью.
Он не хотел этого делать. Что ему сказал Пол, когда они разговаривали о людях, которые оставили фотографии своих близких? —
Мысли о Поле вызвали воспоминания о часах, проведенных в темном, жарком нутре бронетранспортера «Брэдли», катящем, скрежеща гусеницами, по умирающему городу.
Эти воспоминания вызвали в нем странное чувство тоски по дому.
— Интересно, как там дела у других выживших, — подумал Этан. Тут к нему подошли друзья той женщины. Они заметили, что на нем больничная одежда, и спросили, не врач ли он. У них заболел приятель, и они пришли сюда записать его на прием к хирургу. Эта услуга предоставлялась только в самых крайних случаях, так как многие профессиональные врачи были либо убиты, либо инфицированы в первые же дни эпидемии. Их послали из госпиталя сюда, а здешняя администрация направила их обратно в госпиталь.
Они напомнили ему, что неоказание помощи идет вразрез с врачебной клятвой. Глаза у них горели отчаянием.
Когда он сказал им, что он не врач, они спросили, был ли он пациентом госпиталя. Как он смог выжить, если первая волна инфицированных поднялась именно с больничных коек? Может быть он заражен, только не знает об этом? Или он переносчик? И сейчас заражает всех вокруг?
Этан не помнил, с чего началось рукоприкладство. Воспоминания о том моменте у него размылись. Может, он первый бросился на них. Память будто стерло. Он помнил, как несся мимо лачуг, помнил мрачные лица, глядящие на него из дверей и сквозь пламя костров, на которых готовилась еда. Садовые украшения, висящее белье, ведра и пластиковые канистры. Он обо что-то споткнулся. Раздались ругательства.
Он помнил то время, когда был пацифистом. В школе дети иногда дрались, и ему приходилось разнимать их. Он терпеть не мог это делать. Иногда ему снились кошмары, что его избивает какой-то ребенок. В таких снах он терял над собой контроль, кидался с кулаками и терпел поражение.
Рядом с ним грохотал грузовик. Сидевшие в нем люди смеялись над ним. Один из них, чернокожий великан в футболке и джинсах, встал во весь рост и прокричал, — Эй, ты! Работа нужна?
Лучше ехать, чем бежать. Он кивнул, хватая ртом воздух. Ему вспомнился тот ужасный день в универмаге, когда он слепо несся между манекенов.
Огромные, мозолистые руки подхватили его и втащили в кузов.
— Как дела? — спросили его по-испански.
Он сидел на трясущейся платформе грузовика, который то и дело подпрыгивал на ухабах. Один из мужчин протянул ему бутылку с водой. Этан глотнул, поморщившись от металлического привкуса, и вернул ее назад.
— Торгуешь? — спросил его великан.
— Я был учителем, — сказал Этан. — А теперь вот убиваю людей.
