не только, что такое бессонница, но и отца с матерью. И даже жену. Что там жена! Даже журналистику свою, и ту забудешь!
Фаниля мы все вскоре полюбили. Зимой мы с ним, правда, больше встречались в ресторане, но разговоры за столом велись только о рыбной ловле. Фаниль как бы проходил здесь заочный курс рыболовного университета. Наперебой мы рассказывали ему разные истории из жизни рыболовов, то смешные, то драматические, но при этом замечали, что Фаниля они мало трогают. Наоборот, мы чувствовали, что в глубине души Фаниль полон иронии, что он даже жалеет нас, ослепленных своей страстью людей, для которых весь смысл жизни заключен в крючке с наживкой!
Надо было принимать решительные меры, чтобы Фаниль совсем не потерял интереса к рыбной ловле, а для этого нужно было отправиться вместе с ним на подледный лов. Будет клев — и Фаниль поймет прелесть ловли, поймет и нас!
Но я лично не ловлю рыбу зимой. Не потому, что мне не нравится подледный лов, а потому, что тогда я совсем бы забросил свою работу. Мухаметшу тоже зимой не вытянешь.
— У меня ноги собственные, не казенные, я их жалею. Это только Тази свою ногу не жалеет, она у него все стерпит! — говорит он, намекая на протез приятеля. И действительно, можно подумать, что искусственная нога не только не мешает, но даже помогает Тази. Большего любителя пеших прогулок я не знаю.
Тази не поленился и в этот раз, и сам вызвался отвезти Фаниля на Казанку — на лед. Но им не повезло — не было клева.
Когда мы потом встретились в ресторане «Татарская ашхане», Фаниль сказал:
— Вы знаете, мне кажется, что рыбная ловля не по мне. Она не успокаивает меня, а, напротив, внушает беспокойство. Смотрю в лунку, а сам думаю о делах, которые не доделал или забросил. Какой же, думаю, я дурак: сижу здесь, на ветру, без смысла и цели, в то время, когда дома столько дела!
— Не так рассуждаешь, Фаниль дорогой!..
— Нет, так, Тази-абый! Я не о себе одном так думал. Ведь там сотни, может быть, тысячи таких же несчастных, как я, сидели на льду. У всех дела, заботы. А они сидят, застыв, как тумбы. Зачем? Для чего? Я даже ночью о них, о бедняжках, думал. И, конечно, не мог заснуть. Какой уж там сон!!
— Фаниль, я призываю тебя к терпению! — остановил его Тази.— Не порочь рыбную ловлю! Скоро потеплеет, и ты поймешь ее вкус и прелесть. Март — самый дорогой месяц для рыболова.
К нам подошла официантка. Тази, для проформы заглянув в меню, сказал:
— По такому случаю, хоть это и не совсем по-татарски, придется пропустить по сто граммов. Вы как, друзья!
Наши врачи и наши жены категорически против спиртных напитков. Мы и сами не прочь при случае говорить и писать о вреде алкоголя. Но ведь ресторан не клуб, не поликлиника и не дом родной!
— Придется! — сказали мы хором.
— Что вам принести — водки или коньяку? — спросила официантка.
— Коньяку, конечно.
— Какого?
— Пусть это будет пять звездочек.
— Хватит с вас и трех! — отрубил Мухаметша. Когда официантка удалилась, он посмотрел на наши недовольные лица и сказал:
— Вы знаете анекдот про коньячные звездочки?.. Так вот! Был как-то смотр-дегустация коньяков. И вот три звездочки получили почетную медаль, а пять — провалились. Самый главный коньячный начальник спрашивает директора винного завода: «Как же это получилось? Почему ты так опростоволосился, не сумел схватить медаль за свои знаменитые пять звездочек?!» А тот отвечает! «Сам удивляюсь! Из одной бочки наливали!»
Фаниль только улыбнулся. Видимо, он, как и мы, уже не раз слышал эту историю.
— Ну, так вот,— сказал Мухаметша, когда принесли коньяк.— Тази знает одну деревушку на Каме, прямо против нее прекрасное рыбное место. Едем туда.
— На Каме? Так это же шестьдесят километров, не меньше! — воскликнул с испугом Фаниль.
— Шестьдесят только до устья Камы,—спокойно ответил Тази.— А там еще километров тридцать — сорок надо накинуть до деревушки.
— Вот это командировочка! Как же мы туда подскочим?!
— На попутной, по тракту. Там ежеминутно машины пробегают, на любую садись.
Фаниль успокоился. Мне даже показалось, что он обрадовался. Мы тоже обрадовались. Что ни говори, а хорошо, отправляясь в трудную дорогу, иметь рядом с собой молодого, сильного и всегда готового тебе помочь попутчика.
Договорились, что поедем под выходной день, и мирно разошлись по домам. И никому из нас даже в голову не приходило, какие неприятности ожидают нас в этой поездке!
МАШЕНЬКА
Не стану описывать наши дорожные мытарства. Скажу только, что ни у кого из нас не хватило бы решимости на ночь глядя, зимой, стоять на дороге с туманным расчетом остановить попутную машину, если бы все мы не были рыболовами. Страсть к рыбалке превозмогла все — и наш возраст, и наши хворости.
Сначала ехали в машине. Потом километра три в темноте плелись пешком. Наконец добрались до деревни, о которой говорил Тази. Вокруг темнота, ни одного светлого окошка, и только над входом в сельпо тускло светила маленькая лампочка.
Но Тази оказался на высоте и провел нас точно к тому дому, который был нам нужен. Гуськом мы вошли во двор. В окне избы горел яркий свет, а окна на улицу, надо полагать, были занавешены. Дверь в сени оказалась приоткрытой. Тази не стал стучать, а смело, как завсегдатай, распахнул ее настежь, и мы вошли в избу. Остановились в передней комнате, отгороженной фанерной перегородкой. Во второй комнате сидели и шумно ужинали за большим столом пять-шесть мужиков. Все они были заметно навеселе и не обратили на нас внимания. Тази тоже не обратил на них внимания и спокойно, негромко, будто звал свою собственную Лену, окликнул кого-то:
— Машенька!
Сейчас же на его зов к нам вышла улыбающаяся русская женщина — она была одета в цветастый сарафан, на плечах лежала теплая шаль. Мне она показалась очень молодой. Но, может быть, с точки зрения Фаниля она была и не такой уж молоденькой.
Увидев Тази, хозяйка просияла.
— Здравствуйте, Тарас Григорьевич! Милости просим!
Мы переглянулись, пряча улыбки. Мухаметша тихо по-татарски, чтобы хозяйка не поняла, сказал мне:
— А по фамилии он, надо полагать, Шевченко. Тази стал представлять нас Маше по очереди.
— Знакомьтесь. Это мой друг Мухаметша.
— А по-русски как это будет? — спросила Машенька.
— По-русски это будет Михаил Юрьевич! — сказал Мухаметша очень серьезно и пожал Машенькину руку.
Таким образом, в нашей компании кроме Шевченко оказался еще и Лермонтов! Я хотел было назваться Александром Сергеевичем, но язык не повернулся, и я сказал Маше мое заранее приготовленное на такие случаи русское имя Михаил. Вот так мы и стали с Мухаметшой тезками. Что касается Фаниля, то он назвал себя Федей. Просто Федя.
— Мамаша как, ничего? — спросил Тази приветливую хозяйку.
— Жива-здорова, что ей сделается. На своем посту — вон, на печке.
Тази показал глазами на галдящих за столом мужиков:
— А это кто? Уж не пир ли по случаю возвращения вашего Вани?
— О Ване ни слуху ни духу! А эти... такие же рыболовы, как вы.
