Они подпевали, переживая все заново:
Сантьяго лежал вдоль костра. Щурился, прикуривал от углей папироски.
Михаил увел мелодию из минора, ускорил затейливым перебором, обозначил ритм, щелкая языком в крохотных паузах.
Мы курили, молча наблюдали, взглядом бесконечность охватив, как, верша работу, проплывали спутники по Млечному Пути…
Он пел зажмурясь, ни разу не посмотрев на гриф, пальцы сами находили нужный им лад.
Чиркнул метеор. Потух. И разом россыпью, пригоршней, дождем, звездопад над Западным Кавказом хлынул вниз искрящимся огнем.
Серебром бесчисленные стрелы, золотыми гроздьями картечь — мы сидели, словно под обстрелом, пыль со звезд касалась наших плеч. — Чьи песни? — шепотом. — Его.
…Астроном. Черкнул с небрежным видом, торопясь поужинать с семьей, что поток из роя Персеидов в двадцать сорок встретился с Землей.
Хэнд мэйд, душа на ладони. То же ощущение было, когда в одной лавке взял зацепить эксклюзивного, под рукописную книгу, «Властелина колец»: тисненая кожа, кованые застежки, листы под пергамент…
— Миха, давай про Ли.
Рванул стаккато, съехал аккордом выше, екнул басовым «уау» и:
Они раскладывали по голосам, как негры на Миссисипи, а Сантьяго, помимо прочего, еще и на расческе гундосил промеж куплетов:
Драйв пер. Яна, подавшись вперед, смотрела на них блестящими атропиновыми зрачками.
И — на пределе связок, уходя в пресняковский фальцет: