кистях шали.
— Вот видишь, — бормотал Игорь, совершенно не думая, что говорит. — И Муська со мной согласна. И все со мной согласны. Все-все-все… Вся наша большая дружная толпа. Я так думаю, если всех подсчитать, нас будет даже больше, чем Калмахелидзе. А когда Шурку замуж отдадим, она нам еще нарожает… Ты только представь, сколько у нас с тобой народу будет! И все свои. А ты говоришь — одна…
— Зачем? — Ольга замерла, не отрывая лица от его груди, и голос ее прозвучал глухо и от этого как- то особенно испуганно.
— Что — зачем? — не понял Игорь.
Ольга оторвалась от него, вытерла лицо шалью, глубоко вздохнула и сипло спросила, напряженно глядя ему в лицо:
— Вот это все — зачем? Вам какая от этого польза? От всей толпы? Вам разве это не мешает? Чужие… Думай обо всех… А потом — расход какой!
— Как это чужие? — удивился Игорь. — Это почему вдруг чужие? Что-то я тебя не понимаю.
— А Инга Максимовна что говорит? — помолчав и повздыхав, спросила Ольга. — Она не против, что вы Шурку к себе перетащили?
— Вот уж кто не против, так это мать. — Игорь засмеялся, вспомнив, как та азартно планировала светлое будущее нового члена семьи. — Ты, наверное, не знаешь… Мать сама всю жизнь всех своих к себе перетаскивала. Катерина Петровна — ее бывшая одноклассница, представляешь? Дружили в детстве очень, а потом жизнь развела. Но переписывались, перезванивались… Когда тетя Катя с мужем развелась, там у нее как-то плохо все получилось… Болела очень, потом дочка в аварию попала, поломалась вся. В общем — мрак. И денег никаких. Мать их обеих к нам перевезла. Потом постепенно все устроилось, все у них сейчас хорошо… А тетя Катя так у меня и осталась. И тетю Марину мать к себе забрала. Тетя Марина тоже ее давняя подруга. И тоже одна осталась с миллионом проблем. А Тамара — помнишь, бухгалтер у меня такой… э-э… колоритный? Тамара — племянница одной бывшей отцовской сослуживицы. Она Тамаре вместо матери была, всю жизнь ей посвятила, а потом — инсульт, парализовало… В общем, Тамара сейчас с ней буквально нянчится. И деньги, конечно, летят. Где она еще столько заработает?… А Саша Большой — сын двоюродной сестры первой жены второго мужа матери.
Ольга всхлипнула, опять уткнулась лицом в грудь Игоря и вдруг засмеялась.
— Ты что? — удивился Игорь. — Ну да, звучит, конечно, нелепо, но я все правильно сказал.
— Замечательно звучит, — отозвалась Ольга, и он ощутил сквозь свитер ее горячее дыхание. — Игорь Дмитриевич, вы правда хороший. И Инга Максимовна тоже. Очень, очень… Я ее просто люблю… Вы на нее похожи, знаете, да?
— Да, — согласился Игорь, опять забывая смысл слов, потому что его молодая весенняя радость блаженно грелась в ее дыхании, а нос щекотали легкие, рассыпчатые пряди Ольгиных волос. — Я очень похож на мать… На отца я тоже похож… Он был замечательный… И на деда похож. И даже, кажется, на бабушку… Они у меня все хорошими были… Оленька, у нас в роду никто никого не обижал. Никогда! Алкоголиков не было, больных не было, сумасшедших тоже… Вполне приличные люди, не хуже других. Ой, что-то я не то говорю. Оленька, выйди за меня, а? Подожди, ты только не шарахайся сразу опять! Ты подумай. Ты надумаешь, вот посмотришь… Я же не тороплю, я просто напоминаю! Нет, не просто… Ну как тебе объяснить?! Я точно знаю: ты обязательно должна выйти за меня замуж! Понимаешь? Это просто неизбежно!
— Да, — неожиданно произнесла Ольга.
Молодая весенняя радость вырвалась на волю с ликующим воплем и так хлопнула крыльями, что Игорь на мгновение оглох и перестал дышать.
— Ты согласна? — наконец неуверенно спросил он, слегка отстраняя ее и жадно вглядываясь в любимые глаза.
— Я… не знаю. Я хотела сказать, я понимаю, что это неизбежно.
— Ты согласилась. — Игорь не знал, кого он уверяет, себя или ее. — Ну скажи, что согласилась! Почему? Из-за Чижика?
Она долго молчала, ежилась, куталась в шаль… Вот зачем он спросил? Что он ожидал услышать?
— И из-за Чижика тоже, — наконец ответила не очень уверенно Ольга.
— Тоже? А еще? Еще — из-за Шурки, да?
— И из-за Шурки тоже, — решительнее заявила Ольга.
— А еще из-за кого? Из-за Муськи? — Игорь понимал, что говорит уже и вовсе глупости, но остановиться не мог.
— Конечно. — Ольга даже засмеялась тихонько. — Конечно, из-за Муськи.
— Это ничего, это я переживу, — храбро пообещал Игорь. — Спасибо, что не из-за квартиры.
— И из-за квартиры тоже, — спокойно отозвалась Ольга. — Игорь Дмитриевич, я не знаю из-за чего. Вы сказали: это неизбежно… И я вижу: это неизбежно. Из-за всего, что получилось. А без вас ничего не получилось бы. Значит, и из-за вас тоже.
Ничего, думал Игорь, не все сразу. Может, она еще скажет те слова, которые он хочет услышать. Он опять осторожно обнял ее, притянул к себе и уткнулся носом ей в ухо:
— Скажи: «из-за тебя». Скажи: «ты, Игорь».
— Ты, Игорь, — послушно повторила Ольга. — Из-за тебя… — Помолчала, а потом вдруг произнесла удивленно: — Вот странно… Мне совсем не страшно.
Наверное, самый дикий из всех диких дикарей только и ждал этого. Игорь облегченно засмеялся, ощущая, как сильно и часто колотится сердце, как от пьянящей радости кружится голова, как жадно руки сомкнулись вокруг добычи…
— Мама.
От сонного Анькиного голоса Ольга дернулась и попыталась вырваться, но Игорь удержал ее, обнял еще крепче, уверенно оглянулся. Анна стояла в дверях в желтой пижаме и белых носочках, терла кулаками глаза и зевала во весь рот.
— Мама, — капризным голосом протянула девочка, — очки куда-то подевались, и я буквально ничего не вижу… Так ты на папе все-таки женишься?
— Чижик, — смущенно забормотала Ольга, беспомощно трепыхнувшись в руках Игоря. — Ты что среди ночи вскочила? А я и не слышала… Игорь Дмитриевич, пустите меня, надо Чижика уложить…
— Глупости, — шепнул Игорь и встал, не выпуская ее из рук. — Пойдем, вместе уложим.
— Глупости, — заявила Анна и шагнула на балкон. — Ночь уже кончилась.
А ведь и правда — ночь уже кончилась, удивился Игорь. В синих рассветных сумерках он ясно различал и перила балкона, и котенка, спящего в цветочном горшке в углу у стены, и заспанную розовую мордашку дочери, и прекрасные глаза Ольги прямо перед своим лицом… Глаза у нее были изумленные и… счастливые?
— Что? — шепнул он, глядя в эти счастливые глаза. — Скажи мне, что ты сейчас думаешь…
Ольга поежилась, неуверенно улыбнулась, смущенно оглянулась на Анну и наконец произнесла:
— Я думаю, ночь уже кончилась.
— Ну и что?
Он хотел сказать еще что-то легкомысленное, что-нибудь в том смысле, мол, будет еще много ночей, их ночей… Дикарь в нем так и норовил ляпнуть что-нибудь дикарски радостное… Но Игорь решительно стукнул своего дикаря каменным топориком по глупому темечку и ничего не сказал, только крепче прижал Ольгу к груди.
— Как это — что? — Она смотрела совершенно незнакомыми, невиданно счастливыми глазами. Потом зажмурилась, робко погладила его по лицу и сбивчиво зашептала: — Ты ничего не понимаешь… Ночь кончилась! Тогда, после операции, я думала: ночь кончилась! Все будет по-другому… Это как новая жизнь. А ничего не получилось, как будто ночь и не кончилась… А теперь ночь кончилась. Я, кажется, сейчас опять зареву.
— Ни в коем случае. — Игорь опять сел на табурет, устраивая Ольгу у себя на коленях поудобнее и осторожно трогая пальцами ее лицо. — Чижик, иди сюда, свидетелем будешь. Я, Игорь Дмитриевич Серебряный, торжественно клянусь: цель всей моей жизни на ближайшие пятьдесят лет — не допустить ни единой причины, которая могла бы довести тебя до слез! Оленька, ты мне веришь?
