— Если посмотреть на такую фотографию, то, наверное, можно понять о человеке то, чего не понимал раньше.
— Весьма загадочно, — произнес Джордж.
— И, наверное, можно увидеть правду об этом человеке.
По дороге домой Джордж думал о плотном расписании встреч в Нью-Йорке и Вашингтоне, подготовке к различным сторонам путешествия на Гаити. Горное бюро, «Леман Трейдинг», «Чейз Манхэттен», «Ганноверский производственный трест», Пентагон, Администрация международного сотрудничества, ЦРУ. На самом деле последний пункт — просто обед со старым другом из Управления, Ларри Парментером, персонажем залива Свиней, но в других отношениях достойным и приятным человеком, который понимает толк в винах.
Он сел за стол и принялся читать письма, накопившиеся за три дня. Вот конверт от Ли Освальда. Внутри только снимок. На нем Ли, одетый в черное, в одной руке винтовка, в другой какие-то журналы. Это интересно или скучно? Джордж посмотрел на обратную сторону. Там оказалась надпись:
Джордж взглянул на штамп. 9 апреля. За день до покушения на генерала Уокера.
Он посмотрел на вторую надпись. По-русски, явно Маринин почерк, и, очевидно, записано без ведома Ли, тайком, до того, как он запечатал и отправил конверт — личное послание жены позера умудренному старшему другу.
6 сентября
Уэйн Элко сидел у окна хижины в болотах к западу от Нового Орлеана. В окнах не было стекол, только пыльный пластик, и он видел, как трое расплывчатых мужчин стреляют по мишени среди ив и кипарисов.
Тут и там были разбросаны и другие хижины, которые заняли отдыхающие, приехавшие на выходные ловить лягушек и раков.
Утренний туман. Выстрелы звучали тихо, где-то далеко, хлопки пугача в тяжелом воздухе.
Дэвид Ферри, личность притягательная, остроумный кукловод, стрелял по консервным банкам из винтовки 22 калибра.
У толстобрюхого кубинца Раймо имелся модифицированный винчестер, который он любил разбирать и собирать, прочищал дуло, шкурил ложу.
Третий человек по имени Леон дергал рукоятку затвора Древнего карабина, целился, стрелял, дергал затвор.
Это новый лагерь, разбитый наспех, объяснял Ферри, отсюда и недостаток комфорта. Нормальная стоянка была в Лакоме, ближе к Новому Орлеану, где множество антикастровских группировок обучались партизанской тактике, пока не нагрянули федералы и не захватили огромный склад динамита и обрешеток с бомбами. Это же место должно оставаться маленьким и незаметным. Никому ни слова. Аккуратнее со средой обитания. Выжидать момент.
Уэйн подумал, что эти правила граничат с мистикой.
Он знал, что они здесь не только затем, чтобы стрелять. Ти-Джей хотел их изолировать. Особенно Уэйна и Раймо Дело само по себе требовало дисциплины, и ему нужно, чтобы его стрелки были надежно укрыты там, где он может их найти.
Уэйн в «ливайсах» стоял снаружи, голая грудь бледная, с выступающими венами. Он отрастил над шеей волосы, крысиный хвостик, который старательно подвязывал. Прошелся босиком по влажной земле. Приближается гроза, в воздухе неподвижность и металлический свет, давление растет. Птицы щебечут испуганно и пронзительно.
Фрэнк Васкес вернулся в Эверглейдс шпионить за «Альфой-66».
Остальные разговаривали рядом с упавшим деревом. Уэйн носил в кожаных ножнах на ремне охотничий нож, просто для виду. Ферри улыбнулся, заметив его босые ноги.
— Вот идет бесстрашный человек.
— Никогда не понимал, почему люди боятся змей, — ответил Уэйн. — Какой от них вред? Меня они ни разу не тронули. Я встречал змей, и меня ни разу не тронули.
— Дело не в том, что они тронут, — сказал Раймо. — Дело в том, как бы не наступить. Когда не видишь, куда наступаешь.
— Щитомордник, — произнес Леон.
— У меня первобытный страх, — сказал Ферри. — Все мои страхи первобытные. Это заложено в структуре мозга. Там хранятся миллионы лет страха.
Он носил помятую широкополую шляпу, выразительные брови казались нарисованными над глазами, будто клоунские. Он протянул Уэйну винтовку. Все смотрели, как он направился к покосившемуся причалу и забрался в ялик. Его машина стояла на грязной дороге примерно в полумиле вниз по течению, и ялик был единственным средством добираться туда и обратно.
Они стреляли навскидку по мишени-силуэту, которая когда-то принадлежала ФБР. Затем поднялись к длинной хижине поесть.
Первые капли дождя застучали по настилу, тяжелому, с большими прорехами. Все сидели за столом и говорили о работе, подработке, сезонной работе. Уэйн рассказал, как чистил бассейны в Калифорнии, Леон описал некий радиозавод, токарные станки и шлифовальные машинки, пол, залитый маслом, въевшиеся в руки рабочих черные пятна. Раймо говорил о руках рубщиках тростника, усеянных шрамами, липких и темных от сока.
В первый раз за все время Уэйн услышал от Леона больше двух слов. Он не знал, кем Леон здесь является, ясно только, что он — некая особая деталь с собственной резьбой. Он приходил и уходил, при нем был итальянский карабин. Казалось, остальные держатся от него на некотором расстоянии, будто он святой или заразный.
Говорили о тюрьмах, в которых сидели.
— Я раньше считал, что самое великое в Кастро — то время, которое он провел в тюрьме, — сказал Раймо. — Он сидел и на Кубе, и в Мексике. Я говорил, что это честь для сильного мужчины. Если его посадили за взгляды, то выходит он оттуда с достоинством. В тюрьмах же самого Кастро все совершенно по-другому. Мы вышли из «Ла Кабаньи», полные гнева и отвращения. Мы были червями ЦРУ.
— Меня посадили в тюрьму, когда я служил, — сказал Леон.
— За что?
— Из-за политики. Как Фиделя. Провел ночь в кутузке в Новом Орлеане, месяц назад. Из-за политики.
— Я сидел в тюрьме три дня, — сказал Уэйн. — Наш катер перехватили через десять минут, когда мы отплыли от Флорида-Киз. Нарушение пакта о нейтралитете. Нас вытащил Ти-Джей. Как-то все уладил. Обвинение сняли, все чин чинарем.
— Кастро провел в одиночной камере четырнадцать месяцев, — сказал Раймо. — Читал Карла Маркса. Всех русских прочитал. Говорил нам, что читал по двенадцать часов в день. В темноте. Постоянно учился, анализировал. Через несколько лет я видел, как расстреливали людей, которые сражались вместе с ним в горах.
— Из истории ясно, что Человек должен сидеть за свои убеждения, — сказал Леон. — Это необходимый этап эволюции каждого движения, которое выступает против системы. В конечном счете убеждения человека формируются в настоящей борьбе.
— Я много об этом думал, — ответил Раймо. — И скажу о своих убеждениях. Я верил в Соединенные Штаты Америки. Эта страна безупречна. Великая страна, выше Бога. Как можно проиграть, когда за спиной великие Штаты? Нам все время говорят, говорят, обещают, раз за разом. За нами целая армия. Мы высаживаемся на пляжи и верим, что нас прикроют с воздуха, защитят с моря. Немыслимо, чтобы мы проиграли. За нами Штаты. И что в итоге? Мы оказываемся среди болот, забытые и голодные, уже жрем
