Сэр Вильгельм широко перекрестился и решительным жестом отдернул занавесь.
По комнате гулял ветер. Сундуки, старая кровать, заброшенный вышивальный станок с незаконченной работой… все выглядело в точности так же, как и запомнила Маша.
И никого. Ни единой живой души.
– Хотел бы я увидеть ее, – глухо произнес барон, и Маша поняла, что он говорит о покойной жене. – Хотел бы снова встретиться с ней перед престолом Господа. Одна осталась у меня теперь забота – наша дочка. Вот найду для нее мужа, а для замка – защитника, там и на покой можно после трудов праведных.
– Но вы… вы не можете умереть! – испуганно отозвалась Маша.
– Что ты, девочка, все мы смертны перед Господом Богом. Но не бойся, я испугал тебя. Все будет хорошо, не бойся. – Он неумело притянул ее к себе и погладил по голове жесткими мозолистыми ладонями, привыкшими сжимать рукоять меча и не привыкшими к ласке.
От этого скупого, но искреннего жеста, Маша почувствовала, что в носу отчаянно защипало, а на глазах выступают слезы. Ей показалось, что эта ласка – ворованная и она, Маша, не имеет на нее никакого права, как и на любовь этого сильного усталого человека.
День подходил к концу. К счастью, осенью темнеет раньше, и он с тоской ожидал декабря, когда ранние глухие вечера переходят в долгие темные ночи.
Сейчас было еще слишком светло, поэтому он оставался у себя, в комнате, где все окна были тщательно зашторены гобеленами, которые он выбирал сам. Гобелены были его особой гордостью. Каждый из них – образец искусства ткачихи. На одном – Авраам приносит в жертву Исаака, на другом – Каин, убивающий Авеля, на третьем – Моисей, закалывающий перед алтарем барашка. Вроде бы правильные картины, свидетельствующие о глубокой вере и религиозности, и в то же время на каждой из них – насилие и кровь.
Он облизнул тонкие бледные губы в предчувствии скорой трапезы.
Он всегда точно чувствовал время и мог с точностью до минуты определить, когда сядет солнце или, напротив, начнется рассвет.
В коридоре послышались легкие шаги. Обычный человек и не услышал бы их, но он-то не был обычным.
Пришла пора выслушать доклад о дневных делах.
Уже некоторое время он являлся светским аббатом – то есть тем, кто управляет аббатством и получает с него доходы, не принимая при этом церковного сана. Прикрытие было столь идеальным еще и потому, что светскому аббату не нужно было даже жить в своем аббатстве или присутствовать при службах – все делали за него доверенные лица. Оставалось лишь принимать отчеты и деньги…
Вампир занял свое место за столом за минуту до появления визитера.
Вошедший принадлежал к числу духовенства и был ответственным за хозяйственные дела в аббатстве. О его незаурядных способностях по хозяйственной части свидетельствовал выпирающий из-под рясы живот, больше напоминающий котел, из которого можно накормить не меньше дюжины голодающих собратьев.
– Благословите, господин аббат, – привычно пробубнил посетитель с порога.
– Благословляю. Можешь пройти, сын мой.
Келарь сел напротив хозяина и завозился, пытаясь устроиться как можно удобнее.
Хозяин комнаты не смотрел на него, полуприкрыв глаза.
– В аббатстве все благополучно, господин аббат, – начал свой доклад толстяк, незаметно утирая со лба пот. – Только что прибыл оттуда. Урожай собран, и вскоре вам доставят превосходную пшеницу и эль. Ваши пивовары знают свое дело, – сообщил келарь, без сомнения, большой знаток и ценитель производимого в аббатстве эля, – не зря этот славный напиток пользуется такой популярностью в округе.
Аббат промолчал. Он знал напиток более крепкий, сладостный и будоражащий, чем тот, которому отдавал предпочтение его собеседник. О! Если бы толстый келарь отведал его хоть раз, он возненавидел бы прочие яства и напитки!
– Что касается скота… одна из ваших коров пропала с пастбища… Поиски ни к чему не привели. Должно быть, волки….
Аббат чуть приподнял веки.
– Разумеется, пастух наказан, – торопливо уточнил келарь. – Получен большой заказ на шерсть, – продолжил он, стремясь поскорее уйти от щекотливой темы.
Аббат кивнул.
– Хорошо, я рассчитываю, что и далее мои дела будут находиться в порядке. А случаев, подобных сегодняшнему, не повторится, – произнес он, глядя в глаза собеседнику.
Тот заметно побледнел и словно даже осунулся.
– Приложу все старания, господин аббат!
– Хорошо, ммм… брат мой, можешь идти.
После того как келарь поспешно удалился, вампир подошел к окну. Проклятое солнце еще не село. Он чувствовал это даже через плотную завесу.
Он снова отступил подальше от окна и задумался. Знакомство с сэром Роджером открыло для него блестящие перспективы. Рыцарь был близок к королю, что сулило новые привилегии и расширение сферы влияния, а затем – и новую жизнь. Он через сэра Роджера уже готовил для себя новое место проживания. Еще несколько лет – и задерживаться здесь будет нельзя. И сейчас ему уже приходилось прилагать значительные усилия, чтобы казаться старее, чем он есть на самом деле. Когда с бароном будет все решено, сэр Роджер получит свои деньги и владения, а он сам – дочь Элеоноры, миссию можно будет считать завершенной. Долгое время все доходы от аббатства усердно накапливались, теперь их хватит, чтобы, переселившись, вести достойную жизнь с достойной личиной. На этот раз он станет сэром рыцарем. Не так уж плохо для обедневшего эсквайра, которым он был когда-то.
Вампир с удовольствием потер руки. Все разворачивается по плану. По его плану.
Следующее утро оказалось сырым и туманным. Туман, похожий на густые взбитые сливки, наползал на замок со всех сторон, норовя взять его в кольцо осады.
Проснувшись, Маша оделась – сама, без помощи Берты. Служанка опять чувствовала себя так плохо, что едва держалась на ногах, а цвет ее лица напоминал беленую ткань. После завтрака, состоящего из молока и ноздреватого хлеба с хрустящей запеченной корочкой, Маша дотронулась до висящей на шее ладанки. Девушка не слишком верила в ее волшебную силу, но кто знает, вдруг и вправду поможет… Отговорившись от леди Роанны тем, что собирается прогуляться в саду, Маша отправилась в часовню, расположенную в верхнем дворе замка.
Отец Давид, недавно отслуживший утреннюю службу, заботливо тушил свечи, чтобы не расходовать их без лишней надобности.
Девушка негромко окликнула его, и священник вздрогнул всем своим худым тщедушным телом, будто его застали врасплох за каким-то предосудительным занятием. Маше казалось, что он вообще все время настороже и нервничает, словно боится чего-то, словно опасность дышит ему в затылок.
– Я хотела бы поговорить с вами, отец Давид, – произнесла девушка, останавливаясь перед ним.
– Слушаю, дитя мое. – Священник сложил руки на животе, глядя куда угодно, только не на нее.
Маша заколебалась. Впрочем, она уже начала разговор, отступать было поздно.
– Скажите, отец Давид, что происходит в этом замке?
Худые пальцы с крупными суставами, обтянутые сухой желтоватой кожей, нервно забегали, перебирая пояс, перехватывающий рясу.
– О чем ты говоришь, дитя?
– Здесь происходит нечто непонятное.
– Разве? Не волнуйся, дитя, Господь не допустит, чтобы случилось что-то плохое…
Его голос звучал спокойно, но Маша обострившимся восприятием вдруг поняла, что на дне этого спокойствия – глубокий неизбывный страх.
– Отец Давид…
– Молись, Мария, и Господь убережет тебя. Он спасет безгрешную голубку и сурово покарает волков. Но знаешь, – священник вдруг снова обернулся к девушке, и в глазах его сверкала сумасшедшая вера, –
