А Динка растерялась.
Куда теперь?
Мысли прыгали. Ясно только, что к тете нельзя. Тогда… к кому?
Она выдернула мобильник, нашла Нонну. Занято, черт! Ну, это надолго…
Набрала Толика. Тот не отвечал – наверное, отплясывал на очередной репетиции.
У нее остался еще один городской номер. Последний. Она помедлила минуту – и набрала его. Никиту. Сигналы, казалось, протыкают голову изнутри длинными спицами.
– Алло! Да?
– Э-э-э… – Динка хоть и ждала, что он ответит, а оказалось – не ждала. Трубка запрыгала в замерзших пальцах.
– Слушаю, – терпеливо повторил Никита.
– Э-э-э, Никита… э-э-э… привет!
– Привет. А кто это?
– Это, ну… это я.
Тут, наверно, любой нормальный парень уже бросил бы трубку. Но Никита, похоже, ненормальный.
– Привет. Я – это кто?
– Динка, Динка! – выдохнула она, сообразив, что от нее требуется. – Ты мне письмо написал.
– О, привет, Дина. Спасибо, что позвонила.
Динка автоматом откликнулась: «Пожалуйста», – и тут же перепугалась, что он сейчас все-таки отключится. Поэтому закричала страшно:
– Никита, стой!!!
– Стою, – осторожно ответил он. – А что, есть шанс упасть?
– Никита! Слушай, Никита… – Динка запуталась и брякнула то, что волновало ее больше всего: – У тебя есть аллергия на собачью шерсть?
Никита в этот момент стоял у окна. Была у него такая привычка – разговаривать, глядя в окно. Он обрадовался, когда загадочная Динка позвонила, а то совесть его покусывала до сих пор. Но девчонка оказалась не просто загадочной, а инопланетной. Сначала она мычала и сопела в трубку, потом зачем-то страшно заорала: «Стой!», а теперь выспрашивала у него про аллергию. Что она спросит дальше? Есть ли у него перхоть? Или птичий грипп?
На той стороне трубки загадочная Динка громко шмыгнула носом.
– Нет у меня аллергии, – утешил ее Никита.
– Ф-фу, как хорошо, как это хорошо! – обрадовалась та. – Извини, что так сразу, но, кроме тебя, больше не к кому. Ты только не пугайся. А если занят, ничего страшного, так и скажи, я Толика подожду.
– А что случилось? – Никита уже не мог не волноваться. Волнение не просто просачивалось из трубки, оно хлестало, как из сорванного крана. – Говори, я тебя слушаю!
– Ты э-э-э… можешь прийти? Помнишь тот сарай, где ты меня щелкнул? Вот туда. Только прямо сейчас! Я буду ждать.
Динка не стала ничего объяснять, отключилась.
Если она ему скажет про щенка, он, может, и не придет. А если он не придет – она останется тут навсегда. Просто вмерзнет в стенку сарая.
В домах загорались золотые окна. Пахло печным дымом, теплом, уютом. Фонари за лесом казались низкими звездами.
Щенок единственный в этом ледяном мире грел ее, как маленькая печечка. Он завозился, задергал лапами. Сердце его колотилось быстро-быстро. А ее, рядом, – медленно, да она и не чувствовала его, сердца – только щенка, его теплое тяжелое тельце.
– Ничего, – пообещала она то ли себе, то ли щенку. – Вместе что-нибудь придумаем, обязательно.
На всякий случай она еще раз набрала Толика, но тот упорно молчал. Телефон разрядился на морозе и, обреченно пискнув, погас.
Как же она замерзла!
До самых косточек. Январские сумерки вползали под кожу, застывали там, внутри, замораживая, превращая всякое движение в лед, в холод, в черную пустоту.
Динка сделала все, что могла: прыгала, стучала ногами, бегала по тропинке туда-сюда… Потом она устала, привалилась, съежившись, к стенке сарая, накинула капюшон, уткнула нос в варежки. Дыхание согревало. И щенок грел под дубленкой, так что больше всего хотелось свернуться вокруг него и заснуть. И чтобы тепло-о…
– Динка!
Она, кажется, впрямь начала задремывать.
Над ней стояла Нонна, а чуть дальше маячил Никита.
– Ты чего тут? С тетей поцапалась? Ногу подвернула? Ой, сейчас на льду все падают, жесть! Ногу, да? Никитос, помоги! Холодно же на снегу, да?
– Хо…ло…дно… – согласилась Динка.
В голове наступило белое безмолвие. Тихо… и никаких чувств. Высокий Никита наклонился к ней и легко поднял вверх. Динка качнулась.
– Ты чего? – он испугался. – Тебе плохо? Нонна!
– Хо…ро…шо… что…при…шли… – Динка совсем не чувствовала пальцев ног.
– Надо скорей такси. – Нонна достала мобильник. – Нога – это ужасно, надо в больницу, в травмпункт. Переломы вообще трогать нельзя.
– Тебе уже лучше? – Никита боялся отпускать эту странную Динку, еще упадет. И что делать с ней, если вправду начнет падать, тоже не знал.
– Холодно… – повторила Динка, чуть шевеля губами. – Не надо в больницу… перелома нет. Домой. Просто замерзла.
Никита заглянул к ней под капюшон:
– Сейчас машина приедет. До дороги сможешь дойти?
– Погодите… – остановила Динка. – У меня тут… вот.
Расстегнула молнию, и щенок высунул в щель черный нос.
– Ой, собачка!
– Это ще…нок, – пояснила Динка, слегка оживая от волнения. – Он ничей. Теперь мой. Только некуда.
– Понятно, – кивнула Нонна. – Так ты из-за него тут кукуешь? А чего тут, чего домой не идешь?
– Нельзя, – мотнула головой Динка. – У тети. Аллергия.
– Ясненько. Пошли, тачка сейчас будет.
– А щенок?
– Ну, щенок и щенок, разберемся. К тебе нельзя, ко мне, мм… тоже нельзя. Значит, к нему. – Ноннин палец уперся Никите в грудь. – И лады.
– В смысле? – не понял Никита. – Кого ко мне?
– Ну, не ее же, – махнула Нонна на Динку, – щенка к тебе, будет твой. У тебя мама клеевая, не выгонит.
– Погоди… это ж собака!
– А ты что думал, марсианский ежик?
Никита открыл рот, сказал: «А-а-а…» – и закрыл. Динка косилась на него, не решаясь глянуть в упор. Щенок же уставился и даже слегка тявкнул, как бы подтверждая: «Не сомневайся, никакой я не ежик марсианский!»
– Все, машина пришла, бежим, – скомандовала Нонна, хватая Динку под руку.
В такси Динка рухнула на заднее сиденье, блаженно откинулась на спинку, ощущая одно – тепло-о… Щенок, который до этого никогда не ездил в машинах, взволнованно вертел мордочкой, пытался выбраться из плена и скулил.
Нет, не верила она, что все кончится хорошо.
Это где-то в настоящей жизни все кончается хорошо. А в этой, временной, все всегда погано. Как с Арсом.
