И кровь текла в океан, И мужеству не был положен предел, И мы не считали ран… А как, — он спросил, — поживает Бесс? Хотел я делить с ней кров, Но все променял на прибоя плеск И песню морских ветров. Бедняжка осталась совсем одна, Мне душу рвал ее взгляд…» «На кладбище тихом уснула она Вот уж семь лет назад». «Прах к праху!.. — он молвил. — Конец земной — Могильная тишина…» А ветер стонал и бился в окно, И восходила луна. Скользили по лику ее облака, Когда Соломон Кейн Неторопливо повел рассказ О виденном вдалеке. «В бесплодной пустыне, где нет следов, Торил я кровавый след. Я видел черное колдовство, Которого больше нет. Там в городе Смерти самой древней Жила бессмертия дочь. Праматерь Лилит возродилась в ней, Чтоб день превратился в ночь! Потом я меж серых холмов бродил, Где голос рассудка стих, Где мертвый народ вставал из могил, Чтоб жизни лишать живых. Я слышал, как смертную песнь поет Невольник, чьи дни черны. Я демонов видел в ночи полет При свете полной луны. Но все это в прошлом!.. Родной порог Мне с возрастом все милей. Я стал староват для долгих дорог, Пора отдохнуть в тепле! Довольно сражений и дальних стран, Отмеренных мне судьбой…» …Но где-то в ночи гремел океан И скалы крушил прибой. Он пену валов швырял в пустоту, Стараясь достать до звезд, И ветер летел и выл на лету, Как бешеный гончий пес. И Кейн услыхал тот призрачный зов, Тот бестелесный стон, И в глубине холодных зрачков Вспыхнул былой огонь. Напрасно пытались его вернуть: Он сбросил все руки с плеч, На пояс спеша скорей пристегнуть Свой верный испанский меч. Потом оглянулся по сторонам, Как будто бы в первый раз, И вышел за дверь, где светила луна, В серебряных тучах мчась. Люди за ним поспешили вслед, И видел добрый народ Над вершиной холма его силуэт, Врезанный в серебро. Надолго ли скрылся?.. В какой предел?.. Чей голос его позвал?.. …И только победную песню пел Над морем летевший шквал.
