Школа наемников

едва-ед­ва женилку отрастивший, его провел! Наплел про унич­тожение, про облаву, про недоступную высоту. А само­му нужно ту высоту занять и удержаться. И вот здесь, за кустами, его противник. Как бишь? Кир.

Можно было уже отступать, действовать по плану: домой, подлечиться, отлежаться, а потом выходить на тихую охоту. Но Гус почему-то медлил, прикидывал свои возможности. На месте Кира он прогнал бы бродягу. А если предложить самое ценное для этого Кира? Ин­формацию о конкуренте? Подтвердить его слова перед остальными, чтобы собранная омеговцем банда вперед Кира на скалы полезла?

Авантюра. И все же...

Гус отполз подальше. Выскочишь из кустов — пальбу откроют. Надо действовать осторожно. Улегся на спи­ну, прикрыл глаза.

— Помогите! — еле слышно позвал 1ус.

1ул голосов смолк. Прислушиваются. Не верят. Он вспомнил, как сильно болят раны, как ноет все тело по­сле ночевки в расщелине и заголосил:

— Лю-уди! Помогите!!!

На Полигоне не принято звать людей. На Полигоне никто не придет к тебе на помощь. Но мальчишка — из Омеги, а Гус на примере Лекса изучил омеговских вы­пускников, жизни не нюхавших, забивших себе головы сомнительными ценностями.

— Помоги-и-ите!

— Чего орешь? — неприветливо спросили сверху.

1ус с трудом разлепил веки. Над ним стоял пацан од­ного с Лексом возраста, наглый даже на вид.

— Помоги, сынок, — прохрипел Гус. — Еле ноги унес... Воды дай.

Кир опустился подле него на корточки. За спиной омеговца маячили фигуры его спутников. Четверо. Бр-р-р, ну и амбалы. Гус снова прикрыл глаза, вспом­нил все худое, что случалось в его жизни, и проле­ петал:

— Не бросай старика... Отплачу.

— Воды принесите, — скомандовал Кир. — Нет. Луч­ше берите его за ноги — за руки и к костру.

— Это зачем? — удивился давешний бас. — Тебе при­перло — ты и тащи.

— Я один не справлюсь. Что же вы, бросите пожи­лого человека умирать?

О, бросят, еще как бросят! Понадобится — так и во­все добьют. 1ус это прекрасно осознавал. Но виду не по­дал, дышал с трудом, прерывисто, постанывая. Важно быть убедительным. Наверху забубнили, совещаясь. По­том грубые руки подхватили Гуса и поволокли. Он засто­нал громче — и правда было неприятно, да еще с новой силой разболелось колено. Положили, плеснули на лицо воды. 1ус широко распахнул рот и принялся жадно гло­тать влагу. Ктото поддержал его голову, дал напиться.

Гус счел за лучшее «очнуться» и обвести собравших­ся мутным взглядом.

Пятеро, считая мальчишку. Сразу видно, кто здесь омеговец. Остальные одеты в лохмотья, едва прикры­вающие срам, на одном — старая шляпа с обвисшими полями. Вооружены. Вон, даже топор на поясе у край­него слева. Босиком... Самая, наверное, невезучая бан­да в здешних краях. Даже не «мясо» — падаль. Одного сезона не переживут, первыми полягут.

Омеговец в грязных, когда-то светлых, брюках, ко­жаной куртке. Нос ему недавно разбили, а то и слома­ли — распух носяра, на тонком нервном лице этакая ли­ловая блямба странно смотрится. И синяк под глазом не красит. Невысокий, гораздо мельче Лекса, и в кос­ти тоньше. Зато жилистый. Гусу он понравился. Непро­стой мальчик, сообразительный. Такой и нужен, чтобы быть его, Iyca, орудием.

— Ты кто, дядя? — брезгливо поморщился Кир.

— Гусом меня зовут, — прохрипел Гус так тихо, что мальчишке пришлось склониться к нему, — местный я. Три сезона уже живу... А тут поверил, понимаешь? Тако­му же сопляку поверил! На высоту звал, а потом со ска­лы столкнул. Я ему все отдал, а он меня со скалы столк­нул...

— На высоту? — Взгляд у Кира стал колючим.

Гус про себя расхохотался: «Эх ты, простота! Пред­сказуемый, наивный! Ну, ничего, мальчик, ты у меня по­пляшешь. Сначала поможешь, а уж потом я от тебя из­бавлюсь. И от головорезов твоих».

— На высоту шел... Худо мне, дай еще воды... Спасибо, сынок... — Гус закашлялся. — Лексом его зовут, может, зна­ешь такого? И ведь ладно бы прогнал... забрал всё и про­гнал... а как понял, что я слишком много знаю про его слабые места — столкнул. Чудом выжил, судьба хранила.

Головорезы Кира внимали шепоту с почтительным молчанием. В их пустых головах такие сложные постро­ения не приживались — не за что зацепиться. А вот Кир все понял, насторожился. Вскочил, забегал по полянке.

«Ха. Вот ты и попался». Гус заранее знал, что спро­сит мальчишка, и не ошибся, конечно:

— Какие у него слабые стороны? Говори, старик. Ты мне поможешь, я тебе помогу. Что ты хочешь?

— Отомстить, — искренне ответил Гус. — Убить Лекса.

* * *

Головорезов звали Рыло, Жирный, Упырь и Порось, и были они братьями-четверняшками, совершенно оди­наковыми. Только голоса чуть различались, да шрамы разные на них оставила жизнь. Прежде чем попасть на

Полигон, они промышляли разбоем и быстро прослы­ли отморозками, ведь даже для кетчеров были слишком тупыми и жестокими. Руководила братьями их мамаша, Кривая Зося, на востоке Пустоши довольно известная. Тоже тварь та еще. Поговаривали, на Зосю ни один му­жик не позарился, так она под мутанта легла (или даже под симбионта, что сомнительно) — так и выродила сво­их четверняшек. Опоросилась. Говорили и обратное: что Зося с ранней юности отличалась умом. Этому Гус верил охотнее. Зося была умна, наделена звериным чу­тьем, по-звериному же не знала ни стыда, ни совести, ни сострадания. Мужиков у нее было несчитано, Зося просто брала понравившегося, и никто не смел ей от­казать. Отказавшего ждала месть, а вот никаких милос­тей согласившемуся не светило. В живых оставят, на всю Пустошь не ославят — и хорошо.

Сути дела это, правда, не меняло — однажды Зося ро­дила четверых. К своим детенышам воспылала опять же животной любовью, прибилась к кетчерам, сама мальчишек вырастила, сама воспитала. И мальчишки начали маме помогать. Некоторые истории про весе­лую семейку Iyc слышал, и даже его они до костей про­бирали.

Все было хорошо у мальчиков, никто их поймать не мог, пока Кривая Зося оставалась в силе, а потом в уме, когда ноги отказали. Мальчики ее на себе с места на ме­сто таскали, слушались. Но никто не вечен. А если еще и пьешь, где попало спишь, с кем попало проводишь но­чи — так и вовсе... Говорили, что Зося в молодости здо­ровенной была, потом поизносилась. Померла она сво­ей смертью.

И четверняшки распоясались. Никто уже не сдержи­вал их, не направлял. Они убивали — не ради обогаще­ния, а просто так. Насиловали всех подряд, не думая, кто придет вступиться за девчонок. В общем, Рыло,

Жирному, Поросю и Упырю сказочно повезло, что с них шкуру живьем не спустили. Кетчеры уже собира­лись. Правда, поспорили, шкуру спустить или живьем изжарить. Сошлись на компромиссе: двоих освежевать, двоих сжечь. Только костер разожгли — Омега катит. Кетчеры руки в ноги и бежать, а четверняшек омегов­цы забрали на Полигон.

Братья и не заметили перемены в своей жизни. С первым прогнозом Гус ошибся — они уже сезонов пять здесь жили и умирать не собирались. По-прежне- му всё живое убивали (иногда перед этим насиловали), кого потолще — съедали. Кира почему-то не тронули, наверное, он сразу руководить взялся, напомнил бра­тьям покойницу Зосю. Сначала шли за ним покорно, как свиньи на бойню, и только у скал остатки мозга проснулись.

Добра никакого братья не нажили, да и не нужно им ни оружие, ни одежда — физической силы хватало, здо­ровья, упрямства и изворотливости.

1ус покосился на Кира: знает ли мальчишка, с кем связался? Нет, не знает. А то бы дрожал за свою шкуру. Для четверняшек Зоей понятия «союзник» не сущест­вовало.

Сейчас братья, настроенные вполне миролюбиво, пораскрывав рты слушали Iyca, а тот вдохновенно врал:

— Ну что вам скалы? Вспомните Пустошь. Мама по­койная разве хотела, чтобы вы здесь оставались?