— Ну… Возможно.
— Час?
— Вношу протест, — вмешался Болдуин Маршалл, — на основании того, что вопрос требует выводов свидетеля.
— Прошу прощения, — удивился Мейсон, — но ведь свидетель квалифицировал себя, как офицера дорожной полиции, хорошо знающего свое дело. Я спрашиваю его профессиональное мнение — сколь долго могла простоять именно на этом шоссе машина с незапертой дверцей.
— Протест отклоняется, — решил судья Чивородис, — свидетель, отвечайте на вопрос.
— Ну… я не знаю. Она могла там простоять и сутки. А могло случиться и так, что пять минут. Хотя нет, когда мы утром ехали в Калексико, ее не было, это я точно помню. Значит, не более трех часов. Но могла и пять минут.
— Двигатель был еще теплым, когда вы сели за руль этого автомобиля? — спросил Мейсон.
— Ну… Нет. Тогда вы правы. Полчаса как минимум она стояла на шоссе.
— С незапертой дверцей?
— Ну… Конечно.
— И любой мог забраться в машину и подложить орудие убийства в отделение для перчаток?
— Ну… Я не знаю…
— Мог или нет? — настаивал Мейсон.
— Да, мог, — сдался свидетель.
Мейсон подумал, не закончить на этой эффектной ноте допрос свидетеля, но решил, что еще не выжал из его показаний все возможное.
— Скажите, когда вы с напарником осматривали «форд», вы осматривали все?
— Ну… конечно, все.
— То есть осмотрели автомобиль очень тщательно?
— Ну… да.
— Скажите, мистер Кейтч, а вы случайно не заметили в салоне пули, застрявшей где-нибудь в обшивке?
— Нет, сэр, не заметил, иначе я бы сообщил об этом.
— А вы с напарником не могли пропустить входного отверстия где-нибудь в салоне?
— Стопроцентно я ручаться не могу, поскольку не исследовал каждый дюйм под микроскопом, но вряд ли мы пропустили бы след от пули, сэр.
— Хорошо, перейдем к грузовику, — сказал Мейсон. — Как давно до вашего прибытия на место происшествия погасло пламя?
— Не знаю, сэр, — с опаской ответил полицейский.
— Но железные части грузовика были горячими? Может, теплыми? Или полностью остывшими?
— Не горячими, нет, — ответил свидетель. — Честно говоря, я не дотрагивался до грузовика, сэр.
— Но перстень на трупе вы рассмотрели до такой степени, чтобы с уверенностью опознать его в зале суда?
— Ну… те же буквы и вообще…
— Ваша Честь, — вмешался Болдуин Маршалл, — если адвокат защиты будет настаивать, то мы готовы в любой момент пригласить свидетеля, который под присягой подтвердит, что это именно перстень, снятый с трупа. Собственно, этого свидетеля я намерен пригласить следующим.
— А каким образом, мистер Кейтч, вы с такой уверенностью опознали бумажник, найденный вами у грузовика? — не унимался Мейсон.
— О, тут я уверен, — ответил свидетель, вновь обретший веру в себя.
— Когда я его нашел, то решил не трогать. Но после приехали парни из отдела убийств и я показал им бумажник. Один из них попросил меня осмотреть содержимое и аккуратно пометить бумажник в любом месте, чтобы я потом смог опознать его в суде.
— И вы сделали это?
— Да, сэр.
— И снова не предприняли ничего для сохранения на столь важной улике отпечатков пальцев?
— Полицейский, просивший меня пометить бумажник для последующей идентификации, предупредил меня, чтобы я обращался с ним осторожно. Так что я брал его только за края.
— Отпечатки пальцев с бумажника снимались? — повернулся Мейсон к окружному прокурору.
Болдуин Маршалл хотел было уже ответить, но неожиданно передумал и буркнул:
— Я не обязан отвечать здесь на ваши вопросы.
— Но Суду вы обязаны отвечать, — вмешался заинтригованный судья Чивородис. — С бумажника снимались отпечатки пальцев?
— Ваша Честь, я предпочел бы представлять доказательства в той последовательности, в какой сочту необходимым, а не так, как возжелает господин адвокат, стремящийся просто-напросто затянуть время. По-моему, цель его вопросов совершенно очевидна.
— Я просил не переходить на личности, господин обвинитель, — вновь предостерег судья. — Господин адвокат, у вас есть еще вопросы к этому свидетелю?
— Нет, Ваша Честь, — ответил Мейсон с улыбкой, — к этому свидетелю у меня больше вопросов нет.
— Прекрасно. Господин окружной прокурор, вызывайте вашего следующего свидетеля.
— Следующим свидетелем со стороны обвинения, — произнес Болдуин Маршалл, перебирая какие-то бумаги, — вызывается Джон Густафсон.
В свидетельскую ложу поднялся сухощавый, совершенно лысый мужчина с мрачным выражением лица. После того, как он принял присягу, Болдуин Маршалл спросил:
— Вы работаете патологоанатомом в конторе окружного коронера?
— Да.
— Доктор Густафсон, подтвердите, пожалуйста, что имеете квалификацию хирурга и патологоанатома.
— Прошу прощения, — вмешался Мейсон. — Ваша Честь, я готов принять квалификацию доктора, как данность, но оговариваю за собой право, в случае необходимости, проверить ее во время перекрестного допроса.
— Прекрасно, — согласился судья Чивородис. — Господин обвинитель, продолжайте допрос свидетеля.
— Вы производили вскрытие тела вечером семнадцатого июня текущего года? — задал следующий вопрос Маршалл.
— Да.
— Мистер Густафсон, в каком состоянии к вам поступило тело?
— Тело, поступившее мне на вскрытие, находилось в сильно обгоревшем состоянии. Причиной смерти послужило пулевое ранение в голову.
Доктор Густафсон говорил уверенно, четко и кратко, словно вбивал словами гвозди и не хотел тратить понапрасну лишние удары.
— Как быстро могла наступить смерть от подобного ранения?
— Смерть произошла практически мгновенно. Позднее тело было облито какой-то легко воспламенимой жидкостью и подожжено. По состоянию тканей я смог определить, что смерть произошла не позднее, чем за шесть часов до моего осмотра, то есть от одиннадцати утра до двух часов дня семнадцатого июня.
— Вы извлекли пулю из тела?
— Да.
— Посмотрите, пожалуйста, доктор, эту ли пулю вы извлекли? — спросил Болдуин Маршалл, протягивая свидетелю пробирку.
Доктор Густафсон не спеша взял пробирку, открыл ее, вытряс пулю на ладонь и осмотрел.
— Да, именно эту пулю я извлек из тела, — сообщил он. — На ней имеется моя отметка.
— Прошу приобщить эту пулю в качестве вещественного доказательства со стороны обвинения под
