Пустому морю, играющему скорлупкой.Конец пустой черте горизонта,Из-за которой выкарабкивалась луна.Вот уже в воздухе — большие птицы,И в перьях блещет небывалая синева.Исполинские белые распростерли лебедиКрылья, звучащие слаще арф.Новые звезды выводят хороводы,Немые, как рыбы в морях небес.Изможденные моряки заснули, одурманеныВетром, в котором жаркий жасмин.Генуэзец стоит у самого бугшприта[48]И мечтает в ночь, а внизу, у ног, —Прозрачные лепестки сквозь зеленую влагуИ белые орхидеи глубоко на дне.Вечерние облака в золотом небеИграют ширью безоблачных городов.[49]В них, как сон о закатном притине солнца,Мексиканские храмы, золото их крыш.Облака, играючи, тают в море,Но в воде дрожит последний огонек —Малой звездочкой,Еще нетронутый, зыблется Сальвадор.
Бурые паруса вздуваются на тросах.Карбасы бороздят серебристый залив.По бортам свисают сети, тяжелыеОт чешуйчатых тел и красных плавников.Они возвращаются к молу, за которымСумеречный город в чадном дыму.Вечерние огни расплываются зыбкимиКрасными пятнами в темной воде.Плоскоморье каменною плитоюЗалегло на синем востоке. ДеньВстал на колени испить от светаИ роняет в воду красный лист из венка.Золотое облако дрожит вдали —Это встает из глубин янтарныйЛес, и в сумеречную дымку дняШироко распростирает желтые ветви.На ветвях прогнулись потонувшие моряки.Их волосы свисают в воду, как водоросли.Звезды, встав в зеленую ночь,Начинают свое морозное шествие.
Зима врастяжку. По ровной гладиГолубые снега. На дорогах стрелкиНа четыре стороны показывают друг другуЛиловое безмолвие горизонта.Четыре дороги, все — в пустоту,Скрестились. Кусты — как стынущие нищие.Красная рябина блестит печально,Как птичий глаз. Четыре дорогиЗастыли на миг пошептать ветвями,И вновь вперед, в четыре одиночества,На север и юг, на восток и запад,Где небо к земле придавило день.Земля из-под жатвы горбом, как коробС треснувшей плетенкой. Белою бородой