Сумасшедший на корточках гнусавит песню.У старика на темени белеет проказа.Дети с переломанными руками и ногамиСкачут, как блохи, на костыляхИ ковыляют, один другого громчеУ чужого прохожего клянча грош.Из харчевни воняет рыбой.Нищие злобно смотрят на кучи костей.Они кормят потрохами слепца,А он отплевывается на черную рубаху.Старики утоляют своих старухВ канавах под мутным фонарным светом.Тощие младенцы в трухлявых люлькахПищат вперебой, ищут ссохшуюся грудь.Слепой шарманщик на широкой черной подстилкеРучкою накручивает 'Карманьолу',[16]А хромой с перевязанною ногою пляшет,Сухо прищелкивая ложечками в руке.Из глубоких дыр ползут самые дряхлые,На лбах — фонарики, как у горняков:Хилые бродяги,Рука на посохе — кожа да кости.Ночь светлеет. Колокола колоколенЗвонят ко всенощной нищенским грехам.Отпирают двери. В темном проеме —Бесполые головы, морщинистые от снов.Над крутой лестницей хозяйское знамя —Мертвая голова и скрещенные берцы.Заглянешь — увидишь: спят, где повязал ихИ переломал их адский аркан.[17]В городских воротах, напыжив брюхо,Карлик стоит, красуясь во всем красном,И смотрит в зеленый небесный колокол,Где неслышно мчится за метеором метеор.[18]
Они бродят в ночах городов,Черным выгибом гнущихся под их шагом,Их моряцкая вкруг лица борода —Тучи, черные копотью и дымом.В толчее домов их длинные тениВзмахом гасят шеренги фонарей,Тяжкой мглой наплывают на асфальты,Медленно вымаривают за домом дом.Одной ногой — среди площади,Коленом — о колокольню,Они высятся, посвистывая в свирели[19]В тучах, хлещущих кромешным дождем.А вкруг ног их завивается ритурнель[20]Черной музыки городского моря:Великий заупокой,Глухо и звонко встягиваясь в темень.Они сходят к реке, которая,Как распластанная и черная змея,С желтыми фонарными пятнамиНа хребте, ускользает в гнетущий мрак.Нагибаясь над парапетом,Тянут руки в роящуюся толпу,Как лемуры,[21] сквозь гниль болотаПрорывающие стоки канав.Вот один встает. Черной маскойОн прикрыл белый месяц.[22] Ночь,Как свинец, оседая из сумрака,Втискивает город во мрак, как в щель.
