Вечный день

Плечи города трещат. Взламывается
Крыша, красный вскидывается огонь.
И они, топырясь на острой кровле,
По-кошачьи визжат в глухую твердь.

В комнате, набитой сумраками,
Роженица в родах вопит с одра.
Ее брюхо, как гора, над подушками, —
А вокруг нее — дьяволы, головами в потолок.

Ее пальцы вцепились в койку.
В ее крике — комната ходуном.
Прорывается плод,
Раздирая чрево надвое красной раной.

Над ней сдвинулись дьяволы,[23] как жирафы.
У младенца нет головы.
Мать хватает его, вглядывается, откидывается,
Жабьей лапой спину морозит страх.[24]

Только демоны растут выше, выше,
Сонный рог их красным вспарывает небеса,
А вокруг копыт их, огнем повитых, —
Тряс и грохот по недрам городов.

Слепой{12}

Его выталкивают за калитку.
Там он не мешает своим нытьем.
'Смотри себе в небо!' Вокруг — никого,
Он стоит и шарит глазами в небе,

Мертвыми глазами. 'Где оно, где
Небо? Где оно, синее? Синее,
Что ты такое? Мягкое и твердое,
Вот оно, в руке, а цветного — нет.

Ни красного моря. Ни золотого
Поля под полднем, ни вспыхнувшего огня,
Ни граненого самоцвета,
Ни струящихся волос через гребень.

Ни разу звезд, ни разу леса, ни разу
Весны и роз. В гробовой ночи
И багровом мраке — вечное для глаз моих
Полное жутью говение и пост'.

Его белая голова над тощей шеей —
Как купа лилий. В иссохшей глотке
Круглым комом катается кадык.
Глаза прорезаются из узких щелок,

Как белые пуговицы. Мертвым не страшен
Самый яркий полдневный луч.
Небо отражается в погасшем взгляде
И утопает в блеклом свинце.

Утопленница{13}

Мачты высятся у серой стены,
Как выжженный лес на рассвете,
Черные, как шлак. Мертвая вода
Глядит на брошенные гнилые склады.

Глухим плеском возвращается прилив
Мимо набережной. Ночные помои
Бледною плевою плывут по воде
И трутся о борт парохода в доке.

Объедки, обрывки, грязь, дерьмо
Жижей рвутся сквозь набережные трубы.
А за ними — белое бальное платье,
Голая шея и лицо, как свинец.