Я даже не «она», а «он» —И до чего мой сон нелеп.О, лучше б я оглох, ослеп,Я — нищий русский эмигрант.Из памяти всплывает Дант.«Круты ступени, горек хлеб Изгнания…»Так! Правильно!Но о моей беде,О пытке на больничной койкеДант не упомянул нигде:Такого наказанияНет даже в дантовском Аду.… Звезда поет. Звезда зовет звезду.«Вот счастие мое на тройке…»Ни тройки, ни кабацкой стойки,Ни прочей соловьиной лжи.Ты пригвожден к больничной койке,Так и лежи!А рядом енчит старичок.В загробность роковой скачокЕму дается тяжело.Ничто ему не помогло,Проиграна его игра,И он уже идет ко дну,Крестом и розою увенчан.И значит стало на однуЖизнь опозоренную меньше.Пора о ней забыть. Пора!Как далеко до завтра… До вчера…Таинственно белеют койки,Как будто окна на Неву.Мне странно, что такой я стойкийИ странно мне,Что я еще живу,И что не я, а старичокВ бессмертье совершил скачокВ нелепом сне.
«Я не могу простить себе…»
Я не могу простить себе —Хотя другим я все простила —Что в гибельной твоей судьбеЯ ничего не изменила,Ничем тебе не помогла,От смерти не уберегла.Все, что твоя душа просила,Все то, что здесь она любила…Я не сумела. Не смогла.Как мало на земле тепла,Как много холода — и зла!Мне умирать, как будто, рано,Хотя и жить не для чего.Не для чего. Не для кого.Вокруг — безбрежность океанаОтчаяния моего —Отчаяния торжество.И слезы — не вода и соль,А вдовьи слезы — кровь и боль.Мне очень страшно быть одной,Еще страшнее быть с другими —В круговращенье чепухи —Страшнее. И невыносимей.В прозрачной тишине ночнойЗвенят чуть слышно те стихи,Что ты пред смертью диктовал.Отчаянья девятый вал.Тьма.И в беспамятство провал –До завтрашнего дня.1958