двадцати человек.
Четверг-5 с любопытством озиралась. Мимо шла кучка клепальщиков, они громко смеялись и обсуждали корешок, над которым работали.
— Значит, когда книга собрана, она переезжает в Великую библиотеку? — спросила она.
— Если бы, — вздохнула я. — Когда сборка закончена и искра зажжена, книга проходит жесткие двенадцатиэтапные испытания на безопасность и согласованность сюжета, прежде чем быть внимательно и придирчиво прочитанной на специальном стенде. После этого книгу передают на контрольное прочтение в инспекцию Совета жанров и только потом допускают — или не допускают — к публикации.
Мы шли и шли, и вскоре вдалеке замаячили корпуса Станции книжного техобслуживания, вздымающиеся над низкими крышами улицы, словно авиационные ангары, так хорошо знакомые по дому. Здесь всегда было не протолкнуться: книгоремонтные мастерские работали круглосуточно семь дней в неделю. Еще пять минут ходьбы — и улица резко раздалась вширь, чтобы вместить громадный комплекс СКТО.
Глава 11
Ремонт
Книги изнашиваются и портятся, так же как тазобедренные суставы, автомобили и репутации. По этой причине все книги регулярно отправляются в техническое депо для ремонта, либо раз в тридцать лет, либо после миллиона прочтений, смотря что раньше наступит. Для тех книг, чей круг читателей поначалу весьма обширен, но потом постепенно сужается из-за скуки или недостатка читательского интеллекта, предусмотрен частичный ремонт. Первые две главы упрямого шедевра Золмана Шмякди «Демонические куплеты»[24] отстраивали заново шесть раз, но остальная его часть сравнительно невредима.
С тех пор как кэтринисты учинили партизанский налет на «Грозовой перевал» во время очередного техосмотра, охрану усилили, и теперь Станцию книжного техобслуживания отделяла от остального Кладезя высокая чугунная ограда. Хитклиф — возможно, самый ненавидимый человек в литературе — не пострадал, отчасти благодаря бдительности агентов беллетриции, которые несли дежурство по охране Хитклифа в тот день, но также благодаря неверному прочтению слова «партизан», прискорбной лексической ошибке, в результате которой весь ангар оказался усыпан тертым пармезаном. Теперь тут имелась сторожка, так что попасть внутрь не представлялось возможным иначе как по официальному делу.
— Вот тебе и случай проверить свою агрессивность, — прошептала я на ухо Четверг-5.— От этих парней всего можно ждать, так что ты должна быть твердой.
— Твердой?
— Твердой.
Она набрала побольше воздуха, ожесточилась и, многозначительно печатая шаг, направилась к сторожке.
— Нонетот и Нонетот, — объявила она, протягивая сидевшему в деревянной кабинке у ворот сторожу наши удостоверения. — И если вы причините нам какую-либо неприятность, то… не обрадуетесь. А потом вы не обрадуетесь, потому что мы умеем делать нерадостные вещи… людям… иногда.
— Простите? — переспросил сторож, который обладал большими белыми усами и, похоже, был туговат на ухо.
— Я сказала… э… как поживаете?
— Ой, у нас все хорошо, спасибо, барышня, — дружелюбно ответил сторож.
Четверг-5 повернулась ко мне и показала два оттопыренных вверх больших пальца. Я улыбнулась. На самом деле она мне очень нравилась, но, прежде чем ее можно будет счесть годной для беллетриции, предстояло проделать еще огромную работу. В настоящий момент я планировала написать ей в характеристике: «Признана годной при условии переподготовки» — и отправить ее обратно в курсантскую школу.
Пока сторож таращился то на наши удостоверения, то на нас, я огляделась. Над ангарами виднелись высокие трубы, изрыгавшие облака дыма, а вдалеке слышался звон молотов и рокот механизмов.
— Которая из вас Четверг Нонетот? — спросил сторож, разглядывая почти одинаковые удостоверения.
— Обе, — ответила Четверг-5.— Я Четверг-пять, а она потусторонница.
— Потусторонница? — переспросил сторож с большим интересом.
Я сердито зыркнула на Четверг-5, ибо предпочитала не афишировать свое потустороннее происхождение.
— Эй, Берт! — крикнул сторож напарнику, пребывавшему в состоянии перманентного чаепития. — У нас тут потусторонница!
— Нет! — отозвался тот, вставая со стула, чье сиденье было отполировано до яркого блеска. — Убирайтесь!
— Какая честь! — воскликнул первый сторож. — Человек из реального мира! — Он задумался на секунду. — Скажите, если в очень жаркий день идет дождь, овцы дают усадку?
— Это вопрос безопасности?
— Нет-нет, — быстро стушевался он, — просто мы с Бертом недавно спорили об этом.
В этом не было ничего странного. Литературные персонажи имеют крайне однобокое представление о реальном мире. Экстремальные проявления человеческого опыта для них обычное дело, поскольку именно подобные вопросы, как правило, попадают в книги, зато обыденные детали реального мира остаются туманными и загадочными. Спросите жителя Книгомирья о смертельных болезнях, утратах, траекториях пули, черном юморе и загадочных родственниках, и он окажется специалистом почище вас или меня. Но поинтересуйтесь у него насчет кисточки для рисования, и остаток недели бедняга проведет в попытках уразуметь, как краска удерживается на щетине, пока та не коснется другой поверхности.
— Это шерстяная ткань садится, — объяснила я, — и для этого должно быть ну очень жарко.
— Я же говорил! — победоносно воскликнул Берт.
— Спасибо, — сказала я, забирая у сторожа пропуска и расписываясь в журнале посещений.
Он пропустил нас обеих на территорию станции, и тут же из ниоткуда вынырнул ярко-желтый джип с молодым человеком в синем комбинезоне и кепке с логотипом СКТО.
— Вы можете отвезти нас к Изамбарду Кингдому Бунюэлю? — спросила я, пока мы забирались на заднее сиденье.
— Да, — ответил водитель, не шелохнувшись.
— Тогда не соизволите ли?
— Полагаю.
Джип тронулся с места. Как уже говорилось, ангары были гигантских пропорций. В отличие от реального мира, где масштаб оборудования определяется практическими сложностями гражданского строительства, здесь это вообще не принималось в расчет. И правда, размер цеха мог увеличиваться и уменьшаться по необходимости, примерно как ковровая сумка Мэри Поппинс, что и неудивительно, так как проектировал их один и тот же человек. Мы некоторое время ехали молча.
— Что сейчас в Первом ангаре? — спросила я у водителя.
— «Волхв».
— До сих пор?
Даже капитальнейший ремонт никогда не занимал больше недели, а лабиринтоподобный шедевр Джона Фаулза торчал здесь уже почти месяц.
— Это требует больше времени, чем мы думали: поснимали все сюжетные элементы для чистки, а теперь никто не помнит, в каком порядке их складывать обратно.
— По-моему, разницы никакой, — пробормотала я, когда мы затормозили у Восьмого ангара.
