полумраке. Мы отступили глубже в тень, когда из двери вышел крупный мужчина с мрачным лицом и исчез в сумраке, бормоча что-то насчет фитилей. Спустя несколько минут пожилая женщина просеменила в столовую и обратно что-то забрать, и почти тут же резко распахнулась входная дверь и в зал с излишним пафосом стремительно вошел молодой человек. Последовал спор, звук открываемой и закрываемой массивной двери, еще приглушенные крики и в итоге два выстрела. Находившиеся в помещении персонажи, таким образом, отвлеклись, и я мягко прокралась к сидевшему за инструментом человеку и легонько похлопала его по плечу. Он поднял на меня удивленный взгляд, и я показала ему свой беллетрицейский жетон. Подняв брови, я приложила палец к губам и жестом велела ему присоединиться к компании на другом конце комнаты. Он сделал, как я просила, и как только он повернулся спиной, я сунула маленький пистолет в табурет между генделевским «Ларго» и прелюдиями Шопена.
Я быстро и бесшумно отступила обратно туда, где ждала меня Четверг-5, и через несколько минут мы вернулись в штаб-квартиру Фортепианного отдела.
Когда мы снова вошли, помещение отдела пребывало в хаосе. Предупредительные огни мигали, клаксоны надрывались, а пульт управления представлял собой сплошное поле мигающих индикаторов. Я с облегчением — если такое слово уместно в подобном кавардаке — увидела, что Роджер и Чарльз вернулись и пытаются навести какое-то подобие порядка в фортепианно-распределительной сети.
— Мне надо забрать «Тюрмер» из «Агнес Грей»![53] — орал Роджер. — Я подменю его на нерабочий «Штрайхер»…
— Что за чертовщина здесь происходит, Четверг?
Это был командор Брэдшоу, и явно не в лучшем расположении духа.
— Не знаю. Когда я уходила, все было в порядке.
— Уходила?! — переспросил он, не веря своим ушам. — Ты оставила Фортепианный отдел без присмотра?
— Я отлучалась…
И тут я осеклась. Я отвечала за любое действие или бездействие курсанта, вне зависимости от того, где и когда они происходили. Я совершила ошибку. Мне следовало позвонить Брэдшоу, чтобы он меня прикрыл или послал кого-нибудь в «Зеркала». Я набрала побольше воздуха.
— Это непростительно, сэр. Я напортачила. Мне очень жаль.
— Жаль?! И все? Тебе жаль? У меня на руках мертвый Холмс, один из любимейших По Ту Сторону циклов вот-вот схлопнется, и мне не хватало только твоей придурочной стажерки, внезапно возомнившей себя богом всех фортепиано.
— Что она натворила?
— Если бы ты следила за ней как следует, ты бы знала!
— Ладно, ладно, — проворчала я, всерьез начиная раздражаться, — это мое дело и мне с ним разбираться, но мне бы хотелось знать, что она наворотила, прежде чем я навсегда сотру глумливую ухмылку с ее лица.
— Она решила, — медленно произнес он, сдерживаясь из последних сил, — в твое отсутствие перестроить доставку фортепиано по-своему. Из Мелвилла, Скотта и Дефо все до единого упоминания о фортепиано были удалены.
— Что?!
Я оглядела помещение и наконец увидела Четверг-1–4 на другом его конце — она стояла, сложив руки на груди с таким видом, будто ей плевать на весь остальной мир.
— Что слышала. И у нас нет ни времени, ни инструментов, чтобы их заменить. Но это еще не самое страшное.
— Все даже хуже?
— Вот именно! По причине, известной только ей самой, она плюхнула пианино «Бродвуд» прямо посередь гостиной миссис Бейтс в остиновской «Эмме».
— Заметили?
— Пианино, как правило, не относятся к тому типу вещей, которые легко упустить из виду. Как только оно прибыло, пошли толки, откуда оно могло взяться. Миссис Бейтс соглашается с миссис Коль, что оно от полковника Кэмпбелла, но Эмма думает, что от миссис Диксон. Миссис Уэстон более склонна полагать, что оно от мистера Найтли, но мистер Найтли уверен, что от Фрэнка Черчилля. Совершеннейшая путаница, согласись.
— Мы можем его оттуда забрать?
— Оно уже встроилось. Я собираюсь заставить Черчилля взять вину на себя, тогда пианино не причинит особого вреда. Но это твой промах, Четверг, и мне ничего не остается, кроме как отстранить тебя от беллетрицейских обязанностей до служебного расследования.
— Давайте сохранять чувство перспективы по этому поводу, Брэдшоу. Я знаю, что я за это в ответе, но я не виновата. Кроме того, вы же велели мне сделать это, а я сказала, что не смогу.
— Стало быть, это моя вина?
— Отчасти.
Брэдшоу хмыкнул и яростно взъерошил усы.
— Я приму это к сведению… но ты все равно отстранена.
Я ткнула большим пальцем в сторону Четверг-1–4.
— А как насчет нее?
— Она твой стажер, Четверг. Тебе с ней и разбираться.
Он тяжко вздохнул, покачал головой, смягчился на мгновение, попросив беречь себя, и отчалил. Я велела Четверг-5 ждать меня наверху, в Совете жанров, и поманила Четверг-1–4 в коридор.
— Ну и чем, черт подери, ты тут занималась?
— Ой, да ладно, — отмахнулась она, — не будь такой упертой. Непохоже, чтобы это причинило сколь-нибудь продолжительный вред. Ну уронила я пианино в «Эмму» — ни на кого же не попала.
С мгновение я таращилась на нее. Даже с учетом безграничной гордыни Четверг-1–4 это все равно звучало бредом.
— Ты ж не дура. Ты знала, что за такое вылетишь раз и навсегда, так зачем было это делать?
Она уставилась на меня с холодной ненавистью в глазах.
— Ты все равно собиралась меня гнать. У меня не было даже призрачного шанса пройти.
— Шанс был мизерный, — признала я, — но он был.
— Не согласна. Ты ненавидишь меня. Всегда ненавидела, с момента первого издания. Мы могли бы подружиться, но ты меня ни разу даже не навестила. Ни разу за все четыре книги. Ни открытки, ни сноски — ничего. Я тебе ближе, чем семья, Четверг, а ты обращалась со мной как с дерьмом.
И тогда до меня дошло.
— Так ты засунула пианино в «Эмму», просто чтобы насолить мне?
— После всего, что ты мне сделала, ты заслуживаешь самого худшего. Ты была настроена против меня с момента моего появления в беллетриции. Все были.
Я с горечью покачала головой. Ее пожирала ненависть. Но вместо того чтобы попытаться ее обуздать, она проецировала ее на окружающих. Я вздохнула.
— Ты сделала это из мести за почувствованное когда-то пренебрежение?
— Это была не месть, — тихо ответила Четверг-1–4.— Ты узнаешь месть, когда увидишь ее.
— Давай сюда свой жетон.
Она выудила его из кармана и швырнула на пол, вместо того чтобы передать из рук в руки.
— Я ухожу, — бросила она. — Теперь я не пойду в беллетрицию, даже если ты станешь меня умолять.
Мне стоило большого труда не рассмеяться над ее абсурдной логикой. Она не умела по-другому. Так ее написали.
— Ступай, — сказала я ровным тоном, — иди домой.
Казалось, она удивлена тем, что я больше не сержусь.
— Разве ты не собираешься наорать на меня, или треснуть меня, или убить меня? Взгляни правде в глаза: так проблему не решить.
