кулаки, она подошла ближе.
— Нужно мне связываться!..
— То-то! Герой… — засмеялась Наташа.
Она побежала к мосткам и на веревке забросила в воду термометр в деревянной оправе.
— Кабы не тут, я бы ей показал, — сказал Витька.
— С девчонкой?
— Ого, она так дерется с ребятами — дай бог! Она верткая, и рука у нее тяжелая. Маленькая, маленькая, а как стукнет…
— И тебя? — улыбнулся Лешка.
— Ну, меня!.. Я про других говорю… Да ну ее! — сказал Витька. — Пошли, вон уже ребята собираются.
Ребята собрались.
Из-под мусорного ящика, потягиваясь и виляя хвостом, вылез Матрос.
Пришел Петр Петрович. Он не был ни седым, ни старым, как ожидал.
Лешка. На загорелом полном лице его не было ни одной морщинки, только в уголках глаз от постоянной прищурки змеились гусиные лапки. Под черными подстриженными усами то и дело в улыбке блестели очень крупные зубы. На плечах синего рабочего кителя Петра Петровича еще сохранились тесемки для погон.
Инструктора окружили несколько ребят, и он ушел с ними в комнату, где стояли недостроенные и уже совсем готовые модели яхт и пароходов.
Тетя Феня сняла замок, ребята начали выносить из сарая весла, пробковые поплавки.
Инструктор вышел наконец из комнаты моделистов. Витька и Лешка подошли к окруженному ребятами Петру Петровичу, чтобы поговорить о Лешкином производстве в будущие моряки.
Широкоскулый мальчик упрашивал инструктора:
— Разрешите, Петр Петрович, на «двойке», а? Вот мы с Давыдовым покатаемся…
— Моряки на шлюпках не катаются, а ходят! Понятно? Катаются дачники…
— Разрешите походить… Немножко!
— А сигнализацию выучил?
— Выучил!
— Флажков нет… Ну, ничего, давай пиши руками: 'Военный моряк должен образцово знать сигнализацию'…
Мальчик отступил на шаг, свирепо закусил губу и, вскинув руки, начал двигать ими в разные стороны, вверх и вниз. Закончив, он вытер рукой пот на верхней губе и улыбнулся, ожидая похвалы.
— Плохо, — сказал Петр Петрович. — Пишешь быстро, а неграмотно. Какой же из тебя будет сигнальщик? Слово «военный» пишется через два 'н', а не через одно, а слово «образцово» — через «з», а не через 'с'. Ты сегодня получишь «двойку», только не лодку, а… по русскому!
Ребята засмеялись, мальчик покраснел и, понурившись, отошел.
— Петр Петрович! — сказал Витька. — Можно вот ему, — показал он на Лешку, — поступить к нам на станцию? Он сейчас в детдоме, а папа у него был моряк, и он тоже хочет…
Петр Петрович оглянулся:
— Очень хорошо! А директор разрешит? Принеси разрешение и табель. Как у тебя с отметками?
— У меня… у меня еще нет табеля, — растерялся Лешка. — Я еще не учусь.
— Ну! — Петр Петрович даже присвистнул. — Так дело не пойдет. Поступай в школу, принеси табель, тогда и поговорим.
Лешка отошел.
— Ты не расстраивайся, — утешал Витька. — Главное — не теряйся!.. Подумаешь, табель! Принесешь за первую четверть — и всё, и примут… Когда-то оно еще будет!..
Как ни старался Витька развеселить его, Лешка, возвращаясь, всю дорогу молчал, размышляя о своей невезучести и о том, как неправильно все устроено. Никогда нельзя сразу, легко и просто получить, если чего захочешь, а приходится ждать и что-то еще для этого делать.
Доступное не имеет цены, дорого — добытое трудом, но эта простая истина далеко не всегда утешает взрослых, и еще меньше она могла утешить Лешку.
18
Еременко выполнил обещание. Однажды около полудня во двор детдома въехала полуторка. В кузове ее, придерживая что-то прикрытое рогожей, стояли трое ремесленников, в кабине сидел Еременко. Он вылез из кабины, пожал руку Людмиле Сергеевне и вытер платком лысину.
— Вот привезли, пользуйтесь… Где ваша мастерская?.. Вот это?! — задохнулся он, когда увидел сарай. — Да тут все поржавеет! Крыша течет?
Людмила Сергеевна сказала, что ее застелили новым толем — течь не должна.
— Обязательно потечет! — заверил Еременко. — А замок? Как же можно без замка?
— Нам пока запирать нечего.
— Что значит «пока»? Вот уже есть… А ну давай, хлопцы!
'Хлопцы', среди которых была девочка, с любопытством глазели на детдомовцев, окруживших машину, а те с не меньшим интересом разглядывали их форменные синие рубашки, белые металлические пуговицы, на которых были выдавлены молоток и гаечный ключ. По команде Еременко ремесленники открыли борт, спустили на землю два побрякивающих железом ящика. Еременко открыл ящики и широким жестом показал на инструменты:
— Прошу!
Ребята окружили их плотным кольцом, но Еременко опасливо прикрыл руками:
— Расступитесь, молодые люди, потом… Принимайте, хозяйка!
Он достал из кармана два листа бумаги, протянул один Людмиле Сергеевне, а по своему начал читать:
— Французский ключ один…
Стриженный под машинку голубоглазый ремесленник вынул из ящика ключ и положил на траву.
— Ножовка и к ней три полотна…
Ножовка и полотна тоже легли на траву. Еременко прочитал весь список.
— Все правильно?.. А теперь… — Он повернулся к машине и легонько махнул кистью: — Давай, Оля!
Девочка, остававшаяся в кузове, стащила рогожу, и перед онемевшими детдомовцами оказался настоящий, всамделишный, поблескивающий краской и маслом токарный станок… Кира захлопала в ладоши, захлопали все, а Валерий Белоус с дурашливым восторгом закричал: 'Ура-а!' Еременко расплылся в улыбке, прижимая одну руку к своей вышитой груди, а другой вытирая взмокшую лысину. Людмила Сергеевна, пытаясь перекричать шум, благодарила.
Ремесленники снисходительно улыбались: они-то знали цену этому подарку, который называли попросту «козой» или 'таратайкой'.
Завезенный в незапамятные времена не то из Бельгии, не то из Англии, он давно утратил не только паспорт и марку, но даже признаки своего происхождения. За исключением высокой бодылястой станины, в нем не осталось ни одной десятки раз не смененной детали. Еще до первой пятилетки он был признан инвалидом и списан с производства в школу ФЗУ, где, подремонтированный — вернее, заново построенный, — терпеливо выносил все промахи будущих рекордсменов на отечественных «ДИПах»… В школе ФЗУ появились станки поновее, а он, все так же стуча и гремя, тянул лямку. Работал он не от мотора, а от шкива; для смены скоростей нужно было менять каждый раз шестерни; никакой сложной и тонкой работы выполнять он не мог и, в сущности, годился только для обдирки — самой грубой обработки простейших деталей. В нем меняли вконец разболтавшиеся бабки, обеззубевшие шестерни, суппорт, изъеденные временем салазки, и дряхлый ветеран упорно сопротивлялся всем попыткам новичков привести
