Николай Григорьевич еще крепко спал, свесив с кровати руку. В кухне было пусто. Где-то во дворе слышалась добродушная воркотня Матвеича.
Сергей Николаевич сладко потянулся и зажмурил глаза. Что-то снова напомнило ему далекое детство, ночевки у дядьки Матвеича, быструю речку под горкой и серебряную плотву, которую он ловил зеленой ивовой корзинкой. Даже сон в эту ночь у него был крепкий, непробудный, как в детстве. И только на рассвете приснилось ему, что на реке встают громадные валы и с гулким шумом обрушивается на берег вода... И было приятно чувствовать себя в крепком доме, под теплым одеялом, у старого деда Матвеича...
Сергей Николаевич вскочил и вышел на крыльцо. Из рукомойника, прибитого к дереву, капала вода. Холодные струйки освежили лицо и голову, потекли по спине. Бобик с высунутым языком лениво вылез из кустов и полакал из лужи.
- Что, брат, жарко?
Сергей Николаевич схватил черный кудлатый шарик и подставил его под рукомойник.
Бобик изо всех сил сопротивлялся.
- Чудак! Умойся, умойся! Тебе же лучше будет! - весело приговаривал Сергей Николаевич.
Отпустив мокрого Бобика, он пошел на сизый дымок, поднимавшийся из-за кустов.
В траве желтели новенькие ульи. У летков серыми кучками копошились пчелы. Несколько пчел на лету ударили Сергея Николаевича по лбу, запутались в его волосах. За вишнями Матвеич, в сетке, с дымящимся факелом, разбирал улей. Пчелы тучей гудели над ним, ползали по его рукам и по рубашке. Бобик уселся поодаль. В его мокрую шерсть тоже забирались пчелы; он взвизгивал и, щелкая зубами, впивался в свой хвост.
- Не щелкай! Не щелкай! За свое любопытство страдаешь, - спокойно выговаривал собаке Матвеич, поворачивая в руках рамку и разглядывая янтарные пласты меда. Увидев подошедшего Сергея Николаевича, он кивнул головой в сетке.
Сергей Николаевич заглянул в улей. Пчелы загудели в его волосах, полезли за воротник.
Матвеич засмеялся:
- Тикай лучше, а то разукрасят так, что родной батько не узнает!
- Не разукрасят! - Сергей Николаевич хлопнул себя по шее, нагнулся, вырвал пучок травы с сыроватой землей и приложил к укушенному месту: - Эге, уже есть!
В небе, за белыми разорванными облаками, загудел самолет.
Матвеич поднял голову и прищурил глаза:
- Слухай... Что это за чертовщина такая? Чего они там кувыркаются? А на рассвете такой гул поднялся, что я думал - вас с батькой разбудят!
- Нет, я спал. И тебя, дедуш, во сне видел. Ну, когда бороться будем? улыбнулся Сергей Николаевич, отступая от пчел.
- Вот старый проснется, тогда после завтрака я тебя и поборю! А теперь иди погуляй, а то пчелы тревожатся - не любят незнакомых людей.
Сергей Николаевич обошел кругом хату. Ульев было много. Одни - старого образца, похожие на колоды; другие - новенькие, нарядные, как домики. Густая трава закрывала их до половины; от пушистых шариков клевера все казалось сиреневым. Прямо за пасекой пышно цвела гречиха. Узенькая дорожка выходила на свежий, нескошенный луг. В нагретом воздухе смешивались все запахи: пахло мятой, гречихой, травой и цветами. Ветер колебал травы, и казалось, что луг качается и плывет. Весело перекликались птицы. Клейкие стебли красненькой смолки прилипали к рукам.
Сергей Николаевич сел на мягкую траву и обхватил руками колени. В глазах у него пестрело. Повсюду слышался неугомонный шум: трещали кузнечики, гудели пчелы, мохнатый шмель ворчливо рылся в ромашке. Желтые и белые бабочки стайками кружились над цветами. Маленькие букашки свершали свой трудный путь, пробираясь куда-то среди непреодолимых препятствий; блестящий жук сердито гудел, качаясь на тоненькой былинке; божьи коровки с красными спинками расправляли крылышки.
Ни о чем не хотелось думать, хотелось броситься на землю, прижаться лицом к пахучим травам. Чувство безмерного счастья и покоя овладело Сергеем Николаевичем...
x x x
Матвеич засучил рукава и, широко расставив ноги, сказал:
- А ну, Сережа, выходи! Побачим, який ты боец!
Сергей Николаевич сбросил рубашку и спокойно стал против Матвеича. Николай Григорьевич потер руки и усмехнулся:
- Ты гляди, Иван, не сломай мне сына...
Матвеич шагнул к Сергею Николаевичу и огромными ручищами обхватил его поперек туловища. Но Сергей Николаевич не поддался: ловким приемом он выскользнул из рук Матвеича и крепко сжал его локти... Боролись долго. Матвеич наступал, как медведь. Сергей Николаевич, ловкий и увертливый, выскальзывал из его рук и наконец, улучив минутку, обхватил старика за плечи и с силой пригнул его к земле. Бобик с яростным лаем прыгнул на обидчика... Борьба кончилась вничью. Но Матвеич был возбужден и доволен:
- Молодец, Сережа! Борец, чемпион, да и все!
- Я тебе говорил, Матвеич! У него сила есть! - гордясь сыном, кричал Николай Григорьевич.
Сергей Николаевич развеселился, стал возиться с Бобиком, трепал его за уши, бегал с ним по дорожкам.
- Сережка, не дури! Не дури! Ведь укусит Бобик! - совсем как в детстве, кричал ему отец.
За дальним лесом что-то ухнуло и, прокатившись по земле глухим эхом, замерло...
- И что оно чиркае? - удивился Матвеич.
- Да что ты как волк живешь - ни газет у тебя, ни радио! - строго выговаривал ему старый товарищ. - Без радио никто не живет теперь!
Матвеич сердито вытащил из-под навеса длинный, тонкий шест и бросил его около крыльца.
- Это все твои пионеры, Сережа! 'Мы вам, диду, то, мы вам се, мы вам радио проведем'! - передразнил он ребят. - Принесли какую-то жердину, тягали ее, тягали, и в землю вкапывали, и на крышу лазили... Не, не годится! Опять побежали куда-то. Другую притащили... Мерили-мерили, бегали-бегали с нею... Есть! Хороша уже! Антенна, чи як? Теперь вдруг проволоки у них нет! 'Пойдем, кажуть, достанем'. От же ж бисови хлопцы! Наморочили голову, да ничего и нема!
Сергей Николаевич осмотрел антенну:
- Если сказали - сделают, значит, сделают. Не зря бегали.
- Может, и сделают. Я у них, конечно, в плане состою, это верно, вздохнул Матвеич.
- А я с Сережиными пионерами сдружился. Хорошие ребята! Ты, Матвеич, любишь поворчать, я тебя знаю, - добродушно сказал Николай Григорьевич. - А прибегут, ты и рад им!
- Ну конечно, дети... Без них и дедам скушно, - сознался Матвеич и, погладив свежевыстроганную антенну, добавил: - Мабуть, сделают.
Глава 14. ГРОЗНАЯ ВЕСТЬ
После обеда стали собираться. Решено было оставить Николая Григорьевича на пасеке, а самим, навестив на хуторе Оксану, отправить ее к отцу и, не мешкая, идти к лагерю.
- Собирайся, собирайся, дедуш! Нас ребята ждут! - торопил Сергей Николаевич.
Он уже начинал скучать без ребят; было непривычно тихо без шумных голосов, не хватало обычной радостной толкотни, расспросов, смеха и пытливых, живых глаз. Сергей Николаевич поминутно ловил себя на одной мысли: как жаль, что нет ребят! Вот бы им показать пасеку, рассказать о пчелах, видеть внимательные ребячьи лица...
- Идем, идем, дедуш! - нетерпеливо повторял он, поправляя за спиной рюкзак и наскоро прощаясь с отцом: - До свиданья, отец. Не скучай. Мы тебе сейчас Оксану пришлем. Заготавливайте тут побольше меду, а мы к вам всем отрядом после похода нагрянем!
Вышли по холодку. Узенькая тропинка вилась в густой пшенице. По бокам шелестели спелые, налитые колосья. Матвеич, поминутно оборачиваясь к Сергею Николаевичу, кричал:
- Вон где хутора начнутся! Отсюда до Оксаны километров шесть полем. А по правую руку за лесом - это МТС. Там заведующий дуже хороший человек! Правильный человек. По последней технике действует... А по левую руку - тут шоссе проходит. На шоссе мы и телегу найдем; подъедем малость к хуторам, а то наш старый заскучает один...
