Совокупность лжи

человек? Одиннадцатое сентября стало национальной трагедией Америки, но для тебя оно означало хороший прыжок в карьере.

— Дайте мне передохнуть, Эд. Я же лежу на больничной койке с наполовину отстреленной ногой.

Хофман оставил его слова без внимания.

— То, что ты сказал тогда, верно и сейчас. Сейчас у нас на прицеле Сулейман, и ты отправишься в Амман. Эти люди — убийцы. Они хотят вести войну с нами в Америке, в каждом торговом центре и супермаркете. Так что я возвращаю тебе твои слова, Роджер. С этим нужно что-то делать.

Гретхен Феррис посещала мужа в госпитале через день. Темноволосая красавица с роскошной фигурой, все мужчины в госпитале смотрели ей вслед и качали головой. Но она никогда не задерживалась надолго. Каждый раз ей надо было срочно возвращаться назад на работу, в Министерство юстиции. Но она была предана Феррису, в рамках своей упорядоченной жизни. Они повстречались еще студентами в Колумбийском университете. Она была умнее его, по крайней мере с общепринятой точки зрения. Пока Феррис болтался в «Тайм», она сгребла в охапку свои юридические аттестаты и окончила Высшую юридическую школу в университете. Когда он пошел работать в ЦРУ, она устроилась на работу в Вашингтон, к окружному судье, завзятому консерватору. Когда республиканцы получили большинство на выборах, ей предложили работу в Министерстве юстиции. Она спросила Ферриса, не станет ли проблемой то, что они оба работают на правительство. Он сказал, что нет. Он ею гордился, равно как и она им.

А еще она была верующей. В этом состояло их главное различие. Для Ферриса большинство жизненных вопросов были открытой темой, допускающей трактовки, обсуждение и пересмотр. Гретхен действовала в обратном направлении, от идеалов к действительности. Возможно, когда они были моложе, она была не столь уверена в незыблемости своих принципов, а может, Феррис со временем порастерял часть своих. Эта дистанция во взглядах уже начала слегка беспокоить его, когда он отправлялся в Ирак, но сейчас она лишь увеличивалась. Гретхен знать не хотела ничего того, что могло бы разочаровать ее в ее идеалах. Если бы Феррис попытался объяснить, что именно так беспокоит его в ситуации с Ираком, она бы лишь покачала головой, сочтя его доводы неубедительными.

Но как бы они ни различались, Гретхен хорошо знала, как навести мосты через разделяющее их расстояние. Она была на редкость жадна до секса и по-своему творчески подходила к этому. Это было то, что не укладывалось в стереотип образа юриста. Когда она первый раз пришла к нему в госпиталь, она слегка распахнула плащ, чтобы показать ему свой новый бюстгальтер, пояс для чулок и молочно-белую кожу. Ей хотелось, чтобы он помедленнее раздел ее. Феррис сначала воспротивился, думая, что предает других раненых, лежащих в госпитале, но сопротивлялся недолго.

Когда он сказал ей, что отправится в Амман, она расплакалась. Не от горя, что снова будет в разлуке с ним, а от гордости за то, какую работу он делает. Она принялась говорить о том, что оба они сражаются в одной и той же войне, принося личное счастье в жертву чему-то большему. Безумие, подумал Феррис. Никто и никогда еще не сохранял счастливый брак во имя блага страны. Он уже начал думать о том, как долго это будет продолжаться. Для нее он стал скорее героем, чем реальным человеком. В день отбытия, в аэропорту, он попытался сказать ей, что не может быть уверен в том, что сможет сохранять супружескую верность, столь долго находясь вдали от нее.

— Просто никогда и ничего не говори мне об этом, и у нас все будет хорошо, — перебила она его.

Затем она поцеловала его и сказала, что любит. Феррис тоже сказал «Люблю тебя», но для него эти слова, похоже, становились пустым звуком.

Глава 6

Амман

На следующий день после возвращения из Берлина Феррис отправился в Управление общей разведки к Хани Саламу. Охранник на пропускном пункте сначала остановил его бронированный джип на въезде, а затем махнул рукой, разрешая ехать дальше. Очевидно, уже прошли слухи, что он — друг паши. В такой стране, как Иордания, это дорогого стоило. Вся жизнь вращалась вокруг королевского двора, слухи распространялись беспрепятственно, как вода. Придворные, казалось, знали все и обо всем. Например, в течение пары дней весь дворец знал, что Феррис назначен исполняющим обязанности начальника отделения ЦРУ уже через пару недель после его прибытия, после высылки из страны Фрэнсиса Элдерсона. Предполагалось, что это должно быть большой тайной, но весь этот город был как одна большая компания. Или «Компания», «контора», как сотрудники ЦРУ называли свое ведомство.

Штаб-квартира УОР находилась на вершине отвесно вздымавшейся горы в Абдуне, неподалеку от посольства США. Само здание не было видно с дороги, но, сделав очередной поворот, вы внезапно натыкались на него, словно на выросший из земли замок. Во внутреннем дворе развевался зловещий черный флаг «Мухабарата» с надписью на арабском «Суд грядет». В ясную погоду ночью можно было увидеть вдали огни Иерусалима. УОР было огромной организацией. Никто в точности не знал, сколько людей находится на жалованье у тайной полиции, так что оставалось предполагать наихудший вариант: человек, сидящий рядом с тобой в ресторане, не информатор ли он? А что насчет баваба, охраняющего дом, где находится твоя квартира, или человека, работающего рядом с тобой в офисе? Любой из них мог быть информатором, а еще есть десяток других, тщательно записывающих все события твоей жизни. Кто знает? Сидя в баре, молодые иорданцы иногда начинали играть в игру, пытаясь угадать, кто же работает на «Мухабарат», но они осмеливались заниматься этим лишь в тех случаях, если имели богатых папочек, которые смогли бы при надобности замять дело. В этом была главная сила Хани. В отсутствие реальной информации людям приходилось предполагать, что его соглядатаи притаились повсюду.

Феррис принес с собой запечатанный портфель, в котором были протоколы нескольких радиоперехватов, сделанных УНБ. Беседы некоторых членов королевской семьи, недавно пытавшихся выкачать из королевской казны побольше денег. Это была идея Хофмана — сделать подарок Хани, через некоторое время после начала встречи. Смысл был таков: долг платежом красен.

Секретарь Хани встретил Ферриса у входной двери и повел его внутрь. Феррис миновал прихожую на первом этаже, расписанную яркими фресками. На них был изображен молодой король в окружении членов семьи. Потом они стали подниматься по огромной лестнице. Что-то в этом было от причудливого и роскошного холла дорогого отеля, отделанного полированным тиком и блестящим хромированным металлом. Изящество внутреннего убранства поражало большинство иорданцев, которые представляли себе штаб- квартиру разведки тюрьмой в стиле Кафки. Но служащие УОР всегда любили хорошую жизнь, иногда даже чрезмерно. Один из предшественников Хани сам отправился в тюрьму, когда стало известно о том, что он помогал своим друзьям получать выгодные контракты в обмен на крупные суммы, поступавшие на секретный счет в банке.

Ферриса проводили в кабинет гостеприимного заместителя Хани, который угостил его чаем и немного поболтал с ним. Директор освободится через пару минут, сказал он. Вскоре адъютант сообщил, что начальник готов встретить посетителя. Феррис пересек огромный холл и вошел в просторный кабинет, в котором висели большие портреты молодого короля и его покойного отца. Хани встал из-за стола и пошел навстречу американцу.

— Салам алейкум, Хани-паша! — сказал Феррис.

Наклонившись, американец поцеловал иорданца в обе щеки.

Хани был польщен таким знаком уважения. Затянувшись сигаретой, он выпустил почти идеальное кольцо дыма в сторону Ферриса.

— Мы всегда рады тебе, Роджер. Ты должен был родиться арабом. У тебя такие хорошие манеры, за это ты нам так нравишься.

— Я не араб. Просто американец, хорошо говорящий на вашем языке.

— Все может быть, все может быть, — улыбнулся Хани. — Может, какая-нибудь бабушка или дедушка. Я это вижу, а я никогда не ошибаюсь в таких делах.

— На этот раз ошиблись, — ответил Феррис, дружески улыбаясь.