других. Карета тяжко хрустнула под немалым весом Бешеного Сони и его дубины, толстомордый дяденька убрал лесенку, хлопнул бичом, и они поехали.
Через пару минут стало ясно, что такую полезную вещь, как рессоры, в Нифигляндии еще не изобрели, а если и изобрели, то повсеместно не распространили: колымага подпрыгивала на кочках, проваливалась в ямы, и все ее сотрясения дружелюбно передавались на позвоночники пассажиров.
— Ну ни хрена себе… — пробормотал Егор, когда его подбросило чуть ли не на полметра.
Яхирон воспринял этот возглас как приглашение к разговору.
— Эх, помню, когда мы с прежним хозяином возвращались с победой, — начал рассказывать он, — нам устраивали триумф. Знаешь, как это было пышно? У меня не хватает слов, чтобы описать все великолепие тогдашних процессий: боевые мамонты, колонны пленников, грохочущие барабаны, магические фейерверки, несколько сотен одних глашатаев!
В этот момент они вывернули из переулка на одну из центральных улиц Тол-Астора, и выяснилось, что Егора тут ждут. Выстроившаяся по обочинам толпа закричала: «Ура герою! Славься, победитель вампиров!», а женщины и девушки принялись швырять в сторону кареты цветы.
Ранее Егор думал, что когда в тебя бросают розы, орхидеи, фиалки и все прочее — это приятно, но когда тяжелый, сладко пахнущий букет врезался Грачеву в физиономию, оцарапал щеку и едва не выбил глаз, он переменил мнение.
— А в нашем триумфе все было наоборот, — продолжал вспоминать меч, — там за нами везли телегу, заполненную отрубленными головами, и их метали в народ, чтобы каждый мог оставить одну себе на память.
Меж тех, кто кидался букетами, имелось немало девушек, и глаза их, обращенные на Егора, горели восхищением и похотью, но проблема состояла в том, что большинство из девиц составляли гоблинки, ну а он никак не представлял себя в койке с зеленокожей красоткой.
— Почему они славят меня за то, чего я не делал? — спросил Егор, взмахивая рукой не столько в приветственном жесте, сколько в попытке уберечь голову от новых «снарядов». — Вампира не побеждал, он сам слажал. Храм Пожирателя не рушил, это ты сделал, Ганди-Ла. А реальные подвиги, ну, вроде… — тут пришлось напрячь память, — победы над червяком или то, как я в могильник лазил за оружием… никто не вспоминает. Отчего так?
— Такова участь героя, — важно ответил рахива. — Он в ответе за тех, кто идет с ним рядом.
— Твое счастье, ты не услышишь песен, что будут петь о тебе лет через сто, — добавил Аладдин. — Доберись хоть одна из них до твоего слуха, ты захочешь вернуться сюда и воскресить Темного Властелина, дабы он перевешал всех спасенных тобой моральных уродов.
Егор нервно дернул головой, точно отгоняя докучливую муху.
Открылась площадь, большая и прямоугольная, запруженная народом, с деревянным помостом в центре. С него отчаянно замахал городской голова, и толстомордый возница отважно двинулся через бушующую толпу.
Та расступалась, глазела на Егора и сподвижников, и со всех сторон долетали оживленные реплики: «Гля, везут!», «А кто герой-то? Этот мелкий?», «А меч вовсе не огненный, а железный», «И что это там за ящер?», «Ишь, тощий-то какой, кормится, видать, плохо в своих походах», «О, дубина, какая дубина, если бы я с такой ходил, жена бы меня скалкой не колотила».
Слушая это, хотелось одновременно ругаться и смеяться.
Они подъехали к помосту, толстомордый вновь приставил лестницу, так что Егору пришлось сначала спуститься, а затем по другой лестнице подняться туда, где переминался с ноги на ногу городской голова.
— Только вас и ждем, — сообщил он.
Из середины помоста торчал столб, а к нему был привязан обвешанный связками чеснока вампир. То ли этот овощ, то ли солнечный свет причинял кровососу неудобство, и поэтому он поеживался и дергался, как больной чесоткой. Вокруг него стояли стражники с обнаженными мечами и осиновыми кольями в дрожащих руках.
— Тогда начинайте, чего тянуть? — сказал Егор, вытаскивая из уха застрявшую ромашку.
Городской голова яростно замахал, и на помост величаво поднялся тощий, одетый в серый балахон старикан с посохом.
— О славнейшие жители доблестного города Тол-Астора, в последнее время мало радости дарит нам судьба… — заговорил он с интонациями анноунсера боксерских поединков, и Егору почти послышалось: «В красном углу ринга, в белых трусах с черной бахромой…»
— Городской маг, — с легкой завистью прошептал Ганди-Ла. — Неплох, но любит внешние эффекты.
«И поговорить», — добавил Егор про себя.
Маг добрых пятнадцать минут разорялся, описывая злодеяния Рагудила на службе у Сумрачного Властелина Костей, а также у Трех Пальцев, затем в красках описал битву, случившуюся сегодня ночью на постоялом дворе «Нетрезвый рыбак», причем Егор узнал из этого описания много нового.
Толпа внимала, затаив дыхание, кровожадно поглядывала на вампира.
Выговорившись до полной утраты голоса, маг-анноунсер объявил начало экзекуции.
— Приступайте, — велел городской голова.
Окружавшие вампира стражники одновременно шагнули вперед и воткнули в него осиновые колья. Рагудил зашипел от боли, поднял голову, и остатки хмеля исчезли из его красных, пылающих глаз.
— Вы еще пожалеете, — зловеще проговорил он. — Я вернусь.
— Ну, это вряд ли, — сказал маг-анноунсер. — И не пробуй освободиться, исчадие Тьмы!
Вампир посмотрел на него с презрением.
Двое крепких парней приволокли и вылили на кровососа бочонок чесночной эссенции. Затем городской палач, детина в красном колпаке и кожаном фартуке, специальным мечом с посеребренным лезвием вырезал Рагудилу сердце, что тот воспринял с полным равнодушием.
Боль вампир ощутил, только когда сердце положили в полную углей жаровню.
— Он придет… он отомстит… — кровосос забился в путах. — И вам… и вашему убогому герою…
Егор невольно вздрогнул, но тут же горделиво вскинул подбородок.
Стражники натаскали хвороста, обложили им Рагудила, жрецы Оро вылили на дрова несколько кувшинов освященного масла, а маг-анноунсер торжественно поджег все это с помощью факела. Пламя затрещало, в небо поднялся столб черного дыма, и сжигаемый заживо вампир завыл, тоскливо, отчаянно и вместе с тем торжествующе, словно бросающийся в последний бой волк-одиночка.
Вслушиваясь в полетевший над городом звук, толпа притихла.
Желтовато-рыжие языки были полупрозрачными, и Егор мог видеть застывшего у столба Рагудила, как горят его волосы, одежда. Вопреки тому, что казнимый являлся приспешником Темного Властелина и сам ночью пытался убить недавнего студента, тот никакой радости не ощущал.
Было противно, словно только что совершил нечто постыдное.
— И так будет с каждым, кто выступит против Добра! — патетически возгласил маг-анноунсер, когда вампир затих, пламя опало и стало понятно, что у обгорелого столба нет никого.
Рагудил сгорел без следа, вместе с веревками, чесноком и осиновыми кольями.
— Ура! — завопил городской голова, и толпа поддержала его слитным ревом: — Ура! Ура! Ура!
— Что-то меня мутит, — сказал Егор. — И не с похмелья, а от костра этого, от восторженных взглядов и всеобщего поклонения. В лесу, когда никто не бросался цветами, было куда лучше.
Аладдин, которому полагалось изречь очередную колкость, сочувственно промолчал.
— А теперь на пир! — городской голова подскочил к Егору и схватил того за локоть так крепко, словно опасался, что герой попытается сбежать.
— На пир?
— Да. Все городские цеха там будут представлены старейшинами, богатейшие гоблины и люди придут с женами и дочерьми, лучшие блюда и отборнейшие вина ждут нас…
Егор тяжело вздохнул, понимая, что отвертеться нет возможности.
Городской голова фактически поволок героя к лестнице, но тот ухитрился нагнуться к уху Ганди-Ла и прошептать:
