– Ты на мобильный звони…
На том и расстались. И Легат поехал в Крепость – ждать Командира. И домой хотел пораньше попасть. Во-первых, завтра с самого раннего утра уйти задумал. Во-вторых, очень надеялся, что жена сегодня не за полночь явится – хоть поговорить смогут по-людски. А выспаться?.. Какие наши годы! Вот впадем лет через… через много!.. в маразм – как раз и выспимся…
Пока пробирались через традиционную пробку на Крепостной Набережной, пока въезжали в ворота, пока припарковались перед подъездом, пока поднялся на четвертый этаж, пока поболтал в приемной с милейшей помощницей Командира – как раз он сам и явился. Не мрачный. То есть хорошо «наверх» сходил. В коридоре ждали приема еще два каких-то не знакомых Легату типа, однако Командир, человек точный, обязательный, но любопытный, позвал Легата без очереди.
– Ну и что? – спросил абсолютно уверенный, что его поймут.
Легат понял и кратко доложил.
– Что за хрень? – раздраженно спросил Командир. – Тебе не кажется, что все это какие-то идиотские игры в ненаучную фантастику? Мы им объясняем то, что уже однозначно было. Для нас. А для них однозначно будет, иного не дано.
– По мнению ведущих аналитиков Конторы, – казенным тоном сообщил Легат, – даже при минимальном отступлении от хода уже случившихся событий возможны не просчитываемые изменения в означенном ходе. Что приведет к нежелательной самопроизвольной коррекции иных событий, даже не связанных впрямую с означенными. Вот.
– Круто, – оценил Командир. – Формулировку сам сочинил или добрые люди подсказали?
– Сам. Но на основе соображений строго доверенных добрых людей, доведенных до меня вышестоящими добрыми людьми.
– А пошел бы ты… – и прямо сказал куда.
– Я уже в пути, – сообщил Легат. И уточнил: – Мне надо вернуться в семидесятый год завтра утром.
– Ты чего-то задумал, – обвинил его догадливый Командир. – Слушай, может, закончим эту бодягу? Глупость ведь… Давай я аккуратно отобью тебя у Конторы. Официальных причин достаточно. А им-то какая разница, кто в прошлое ходить станет? Ну, пусть хотя бы твой дружок – из диггеров… Мне вообще-то не хочется ссориться с Конторой.
– Не спеши, прошу тебя. Мне тоже не хочется ссориться, тем более что я – вроде как на передовой. У меня есть ма-ааленькая зацепочка, чтобы очень скоро выйти из игры без конфронтации да плюс еще и с наваром. А сменщиком моим… если сменщик понадобится… может стать как раз Диггер. Хотя, думаю, ребята в Конторе далеко не дураки и поймут, что сменщиком может быть любой из их ведомства… Фигурально выражаясь, мое дело сейчас – полностью обустроить полянку, что Гумбольдт уже начал и у него нормально пошло. От Гумбольдта требовалось наладить взаимоотношения с великими мира того. Он, как умел, наладил. Я о нем пока очень мало знаю, но чую: он – серьезный мужик. И правильный. Мне было легко пройти по его следам и не споткнуться… А сегодня от меня требуется одно: научить… да, пожалуй, только Очкарика и научить правильно читать те документы, которые для них… точнее – для него… уходят отсюда.
– Что значит правильно?
– Ты знаешь мою убежденность: что было, то было, и ничто не может изменить уже бывшее, случившееся. Но, зная ход событий заранее, можно вычленить положительную составляющую… в любом, даже самом говенном деле есть хоть что-то положительное!.. и использовать эту составляющую себе любимому на пользу. Аккуратно. Очень точно. На пользу своего сиюминутного и, главное, будущего имиджа, хотя такое слово в те годы еще не в ходу было…
– Ты об Очкарике?
Догадлив Командир, слов нет.
– О нем.
– Он, что, тебе нравится? – На всякий случай добавил: – Как человек…
– Скажем мягче: он мне немного симпатичен.
– Чем?
– Может, я и размазня, и сопли распустил, но он мне не кажется Железным Командором…
– Командор был каменным. Железным был Дровосек. Ну и что, что он тебе не кажется?
– Я лучше скажу, каким он мне кажется. Он не уверен в себе. Он – заложник той Системы, он вжился в нее, пообтерся, обвык, но ощущение такое, что он внутренне, на уровне подсознания считает себя чужим. Живет по правилам, боится их нарушить, но способен на нестандартный поступок, если тот эти правила не нарушает…
– Слушай, Легат, чего-то тебя не туда понесло. Человек, прошедший все ступеньки Системы – снизу до самого верха! – и он заложник? Окстись! У тебя есть дурацкое свойство переоценивать людей. Оно тебе и в Службе мешает, а уж в Конторе – оно и вовсе ни к чему! Избавляйся от него, пока глупостей не наделал. Иди туда, побаюкай своего Очкарика, научи его правильно использовать всякие составляющие, но подбери сопли. Ты уже на них наступаешь…
В принципе Командир был прав. За Легатом водилось не нужное ни в той, ни в этой жизни свойство увлекаться кем-то, как неким возможным персонажем не придуманной и уж тем более не написанной книги. И вот он начинает ее придумывать, а потом – чаще всего! – бросает на полпути, потому что придуманное оказывается несоответствующим реальному. Оно, это свойство, не очень-то, в общем, и мешало тому, что Легат делал в тот или иной период своей жизни, но и не помогало. Иными словами, в нем то и дело просыпался писатель-романтик, которым в своей литературе Легат никогда не был. Этакое раздвоение…
– Убедил, – сказал Легат и встал. – Я исправлюсь, и родина станет гордиться мной.
– Это вряд ли, – засмеялся Командир, – у нее и без тебя хватает объектов для гордости. Даже слишком… Ладно, успеха тебе. И не тяни с собственным финишем, там и без тебя справятся.
– Ты же сам меня в эту историю напутствовал…
– Я погорячился, – признал Командир. – Мне вообще вся эта возня с прошлым непонятна. На кой ляд? Было и прошло. Залить ворота в тоннель бетоном и делать дело… Но я Конторе не консультант, увольте.
На сем и расстались.
Занятно: в один день два совершенно разных человека усомнились в целесообразности проекта двух Контор. Усомнились – мягко говоря. Оса и вот Командир. Кто следующий?
Легат в принципе согласен с обоими. Но он, как ни смешно, еще не наигрался. Пока.
Он был дома чуть позже девяти. Жена еще не явилась. Это легкое умозаключение давно стало рефреном жизни Легата. Позвонил в театр. Секретарша жены радушно сообщила, что начальница на спектакле, а он заканчивается после десяти. Это значило, что начальница-жена не уедет из вверенного ей очага культуры, пока ее последний гость – а таковых на спектаклях бывает немало – не покинет этот очаг.
Можно было спокойно ложиться спать, потому что завтра собирался отбыть из дома не позднее семи тридцати утра, чтоб к десяти быть в Конторе. В той, которая Там, извините за невольный пафос. А это время для жены – неподъемное буквально, как уже вскользь отмечалось. Выходит, будем, как говорится, по- прежнему переписываться.
Во жизнь, блин!..
Ни жены толком не видит, с сыном встречается раз в сто лет, а невестку и в лицо не узнает, коли встретит на улице.
Одна умная и талантливая русская женщина сказала по сему случаю замечательно: «Я бы сменяла тебя там-там на тут-тут, ибо и тут цветы у дорог растут. Но, вероятно, самой судьбою мне дан там-там, ибо глаза мои здесь, а взгляд мой там».
Как про Легата сказала!
А сам он так не сумел бы, боженька такого дара не отпустил, пожадничал…
А до ворот с орлом он добрался уже за час сорок с копейками. И то с двумя короткими остановками после переходов на четвереньках. Да еще фонарик обронил, искал его, шаря в темноте, минут пять.
