– У тебя удостоверение есть. Отмажешься, если что…
– ГАИ нынче не та.
– ГАИ всегда та.
– А чего это вы с Осой делали?
– В куклы играли. Буквально, – засмеялась жена. – Не теряй время, лови такси или частника…
Легат, не сходя с места, поднял правую руку, встав в позу памятника Неупокоенному Вождю, и тут же остановилась какая-то потертая иномарка. Ехать было – пустяки совсем.
Дом писателей сохранил свое вольное название, но, как считал писатель Легат, существенно поменял ориентацию. Писатели как-то стерлись… В Старом здании был теперь главный ресторан – дорогой и вполне достойный в смысле кухни и весьма печальный в смысле винного погреба. В Новом – тоже ресторан, но названный Театральным клубом, где кухня была, на взгляд Легата, нищенской и невкусной, а цены – доступные даже мало играющим актерам, приходящим сюда по вечерам поесть, выпить дерьмовой водки и слегка потусоваться.
Легат не любил сюда приходить. Мешали частые знакомые, ужасное обслуживание и скверная еда. Но жене его здесь нравилось. И частые знакомые ее радовали. И еду она плохой не считала. Жена, считал Легат, просто ловила кайф от того, что казалось ей неформальным продолжением театра вообще. Известные и, главное, лично хорошо знакомые актеры, режиссеры, театроведы – да вот они! Все – в роли посетителей. Официантки – массовка. Еда – практически бутафория, но есть можно и бутафорию. Не умрешь.
А беседы, беседы!..
Да какие, к черту, писатели! На порог их не пускать! Они ж не знают, чем, к примеру, темпо-ритм отличается, к примеру, от сверхзадачи…
Легат тоже не знал, разве что слова такие умные слыхал, поэтому всегда был здесь неким придатком к жене.
Хотя его тоже многие узнавали…
Он прошел сквозь пустой и гулкий холл к входу в театральную забегаловку, ранее игравшую роль фойе Малого зала, вошел в нее и сразу обнаружил жену и Осу, еще не завершивших здешнее сиротское пиршество. Третьей была лучшая подруга жены – широко известная в здешнем мире театральная журналистка из Столичной молодежки.
Да и как без нее? Без нее – никак…
– Всем привет! – сказал Легат, усаживаясь на свободный стул. – Я вообще-то готов потрудиться наемным драйвером. А вы как? Уже или еще?
Судя по пустым кофейным чашкам, они были – уже.
Легат помахал ближайшей официантке. Она подошла.
– Посчитайте, пожалуйста, – попросил Легат.
Официантка скрылась – считать.
А жена спросила:
– Как день прошел?
Хороший вопрос из ряда необязательных, но пристойных случаю.
– Штатно, – традиционно ответил Легат. – Кого куда везти?
Он не собирался здесь рассиживаться.
– Я сама, – сказала журналистка. – Я на машине. Я твою благоверную довезу, мне все равно по дороге, а ты отвези Осу.
– Много выпил? – спросила жена.
– Когда это я много пил? Максимум полтора бокала…
– Да я такси возьму, – засопротивлялась Оса.
– Не говори глупостей, – сказала жена, которая строга была со всеми – как ближними, так и дальними. – Легат тебя отвезет…
И протянула Легату электронный ключ от машины.
– Тогда поехали, – подвел итог Легат.
А тут как раз счет принесли.
На улице дамы расцеловались и простились. Легат посадил в машину Осу, сам сел за руль, завел двигатель.
– Куда едем?
– На проспект имени Великого Садовода, – сказала Оса.
– Ближний свет, – констатировал Легат. – Домчим мигом.
«Мигом» – фигура речи, а вот ведь и время случилось, когда можно лишний раз попытать Осу, порасспрашивать ее про того Гумбольдта, который предстал перед ним сегодня в рваном рассказе Джуниора, или про того, которого знала она – когда была маленькой, а Гумбольдт был уже пожилым. Да и когда он молодым был – Оса тоже может про него рассказать: в прошлом они успели побыть братом и сестрой, пока Гумбольдт не попал в заключение, отслеженный и отловленный друзьями из Конторы. И когда Оса стала уже теперешней – знаменитой и, увы, не слишком юной, он-то тоже был здесь и был – пожилым…
– Я скоро смогу стать летописцем вашей семьи, – сообщил он Осе. – Только летопись придется писать в жанре фантастики.
– Понятно… – Голос был тихий, и, казалось, что Оса говорит через силу.
Он, Легат, в чем-то провинился?..
Она только-только сидела с двумя завсегдатаями актерского кафе, легко смеялась, была явно довольной прошедшим вечером, охотно поехала с Легатом, хотя журналистка вполне могла сделать крюк и завернуть на Проспект Садовода. И Легата не надо было выдергивать после сытного ужина, трудного разговора и практически перед сном.
– Вы плохо себя чувствуете?
– Просто устала. Репетиция была – чистый облом. Считай, что день потерян… Хорошо, что к вашей жене поехала: потрепались, посмеялись, дело поделали, потом посидели в этой рыгаловке неплохо… Отошла. А сейчас опять навалилось…
– Жаль, – сказал цинично откровенный Легат, – а я хотел вам пару-тройку вопросов задать. Чуть-чуть не хватает, чтоб картинка целиком выстроилась.
– Картинка чего? Моей семьи?
Вот и голосок стал живее. Неприязнь появилась.
– Угадали. Я уже столько о вашей семье знаю и стольких знаю, что глупо и обидно тормозить. Прямо как мужик из анекдота или из притчи, который на спор Великую Реку по льду босиком перебегал…
Кинул камешек. Полюбопытствует?
– И что дальше?
Полюбопытствовала. Хороший знак.
– А дальше бежит он, бежит, уж за половину пути забежал, до того берега рукой подать, а ступни ко льду примерзают, жжет их – сил нет, каждый шаг чем дальше, тем мучительней… И не выдержал. Повернул назад, рванул изо всех силенок, домчался до берега и к тому, с кем поспорил: «Не могу, – говорит. – Ты выиграл!»
– А кто здесь я и кто вы? По аналогии…
– Кто вы? Ну, не знаю… Вы, наверно, Великая Река, которая мне, босому мужику, так холодом своим разум замутила, что пора назад бежать. Ан, не хочется. Привык до финала добегать.
Засмеялась. Коротко, но – все же.
– И чего вы еще не знаете про нашу семью? Кого обошли, кого допросили? Кроме меня. Ну и Гумбольдта, естественно…
– Его-то я меньше всех расспрашивал: не до того было. Хотя и его тоже. Дня два назад, по-моему… Черт, все смешалось!
– Там расспрашивали?
– Там.
– И как он там? Он сказал, когда последний раз уходил, что больше не вернется.
