доминиканец Диего де Деса. Спустя шесть лет он, правда, обогнал многих королевских царедворцев.
Но и в 1492 году его слово кое-что значило.
В тихих омутах водятся черти. Целая орда бесов сидела в душе этого тихого доминиканца. Бесов честолюбия и любомудрия, бесов нетерпимости и гордыни. Ходили слухи, будто предки его были галисийскими евреями, и всем своим поведением он стремился показать, что достоинствами своими равен грандам, а рвением в делах истинной веры превосходит святую инквизицию.
В детстве Деса осиротел, и воспитал его фанатичный рыцарь, герой гранадских войн середины XV века, Диего де Мерло.
Деса рано принял постриг, вступил в доминиканский орден, блестяще окончил курс в Саламанке и некоторое время был настоятелем Сан-Стефанского монастыря, обители, в которой пятнадцать лет спустя нашел временный приют Колумб.
Деса родился в 1443 году и принадлежал к тому новому поколению клириков, которое дало королеве Изабелле легионы ревностных исполнителей ее решений. Но до известного времени он держался в стороне от двора. Его прельщала ученая карьера, и тридцати трех лет он возглавил первую и главную кафедру богословия в Саламанкском университете, заняв место профессора-еретика Педро Мартинеса де Осмы.
В 1485 году королева встретилась с Десой, и этот скромный и учтивый доминиканец поразил ее своей глубокой ученостью и ортодоксальными воззрениями.
Осенью 1485 года он был назначен наставником семилетнего принца Хуана с годичным жалованьем в 100 тысяч мараведи.
Этот пост открыл перед ним возможности, о которых он ранее не мог и мечтать. Он быстро завоевал полное доверие королевы и стал ее советником в делах религиозной политики.
Единоверие и единомыслие любой ценой — таково было его кредо, и он был сторонником беспощадных мер по отношению к маврам, евреям и дурным христианам.
В 1498 году умер первый генеральный инквизитор Томас Торквемада, и Деса стал его преемником.
При нем неистовые преследования маранов достигли такого масштаба, что даже папа вынужден был выступить в их защиту. Десу, однако, не испугало вмешательство Рима, он ни на йоту не отступил от своих принципов, а в 1505–1506 годах поддержал оголтелого изувера, кордовского инквизитора Лусеро. Не без участия Десы обвинен был в ереси Эрнандо де Талавера, архиепископ гранадский (16, 140).
В 1507 году Деса ушел с поста генерального инквизитора, но до конца своих дней оставался архиепископом севильским, а в 1523 году, за несколько дней до смерти, был назначен примасом Кастилии.
Этот очень опасный и очень умный сановник впервые встретился с Колумбом в конце 1485 или в начале 1486 года и вскоре стал убежденным сторонником будущего Адмирала Моря-Океана.
На разных этапах борьбы за проект Деса неизменно выступал в его защиту, и Колумб считал, что после бога и Антонио де Марчены более всего обязан этому стойкому покровителю. В 1504 году в письмах к своему сыну Диего Колумб неоднократно с величайшей похвалой отзывался о Десе и однажды заявил, что именно Деса «был причиной того, что их высочества заимели Индии».
В точности так же Колумб оценивал и роль, которую сыграл в его деле камергер короля Фердинанда и ровесник Десы, Хуан Кабрера. Сын арагонского законника и дипломата, он начал свою службу при дворе пажом, а затем стал полукамердинером, полукамергером короля и его ближайшим наперсником.
Сам король считал, что Хуану Кабрере Колумб обязан очень многим. В 1510 году Фердинанд писал Диего Колону: «Знайте же, что Хуан Кабрера, мой камергер… дал ход предприятию Адмирала, вашего отца» (116, 37).
Вероятно, Хуан Кабрера был одним из самых бескорыстных покровителей Колумба, но новооткрытые земли его изрядно обогатили.
Король Фердинанд трижды жаловал ему в собственность индейцев острова Эспаньолы, а будучи приемщиком денежных поступлений из вновь приобретенных земель, он получал щедрые награды из этих фондов. В 1511 году король выплатил ему огромную сумму — 13 тысяч дукатов в виде премии (42, IV, 532).
Спорный проект деятельно поддерживал командор Гутьерре де Карденас. Он был майордомом принца Хуана, стольником королевы и главным экономом Асьенды, финансового ведомства кастильской короны. Пост этот соответствовал должности хранителя дворцовой казны арагонского короля, и через Карденаса шли все платежи по пенсиям, коронным пожалованиям и вспомоществованиям.
Это была колоритная фигура. Все в его облике — голос, подобный львиному рыку, гордая осанка, дремучая борода, неизменная трость, которую он порой пускал в ход, — было от буйных времен Реконкисты. Но этот тучный кастильский Ланселот, величайший авторитет по части кавалерственного этикета и рыцарской чести, в искусстве делать деньги не уступал Кинтанилье и со старинными счетами — абакой — управлялся не хуже, чем с тяжелым дедовским мечом.
Карденас пользовался при дворе Изабеллы значительным влиянием. В силе была и его жена, Тереса Энрикес, кузина короля Фердинанда. И Карденас, и его супруга безотлучно находились в кочующем королевском таборе, без их участия не решалось ни одно сколь-нибудь серьезное дело.
Карденас горой стоял за все предприятия, из которых можно было извлечь прибыль. В этом смысле проект Колумба его весьма интересовал, благо не его ведомство должно было отпускать средства на заморские экспедиции.
О восьмом покровителе Колумба, Эрнандо де Талавере, мы уже упоминали. Стоит, пожалуй, отметить, что в 1492 году он лучше относился к проекту, за пять лет до того отвергнутому его комиссией, а с мнениями будущего архиепископа гранадского весьма считалась королева.
Восемь высоких царедворцев, восемь непременных советников королевской четы. Люди различного происхождения, образования, нрава и темперамента. Но все они навечно связали свои судьбы с королевским двором, все они были ратоборцами единодержавия и единоверия, и все они (быть может, за исключением Хуана Кабреры) поднялись на вершины власти, движимые ненасытным честолюбием, неуемной страстью к наживе, пылким желанием править, судить, карать, распоряжаться судьбами безгласных подданных их высочеств.
Cui prodest? Кому выгоден был западный путь к землям Востока? ИМ!
Пешки, слоны, кони и ладьи заняли исходные позиции в последней партии семилетнего турнира. Исход ее зависел от королевы и короля.
Король. Дело Колумба решалось кастильской, а не арагонской короной, и все непосредственные выгоды западного пути должны были достаться державе Изабеллы.
Берега Арагона омывало Средиземное море, и Фердинанда прежде всего волновали проблемы Неаполя и Сицилии, Милана и Руссильона, Сардинии и Алжира.
В ту пору король Фердинанд вел лишь пристрелку к грядущей битве за Италию, лишь недавно ему удалось погасить пламя каталонской крестьянской войны, да и Гранада отняла у него много сил и средств.
Но и тогда у него были все задатки идеального государя. Идеального в понимании Макиавелли.
«Разумный правитель, — писал Макиавелли, — не должен быть верен данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудивших его дать обещание… кто искуснее других умел действовать по-лисьему, тому и приходилось лучше. Однако необходимо скрывать в себе это лисье существо и быть великим притворщиком и лицемером» (21, 284).
Этому идеалу Фердинанд вполне соответствовал, что подтвердил и сам автор «Князя».
В весьма назидательной главе «Как поступать князю, чтобы его почитали» Макиавелли в качестве примерного государя привел Фердинанда.
«Его, Фердинанда, почти можно назвать новым Князем, потому что из слабого короля он стал, благодаря молве и прославленности, государем христианского мира… действуя всегда во имя веры, он предавался благочестивым жестокостям, изгоняя из своего королевства маранов и разоряя их. Не может быть примера более редкого и удивительного: прикрываясь той же религией, он захватил Африку, потом двинулся на Италию и напал, наконец, на Францию; так он все время совершал и готовил великие дела, чем и держал умы подданных, занятых мыслью об их исходе, в состоянии непрерывного напряжения и преклонения. Эти его предприятия были так связаны одно с другим, что в перерывах между ними у людей никогда не было ни времени, ни возможности одуматься и начать ему противодействовать» (21, 309–310).
