— Спецназ — машинально подсказал я.
— Да, да. Спецназ. И спасут ее. Они будут долго идти по горам, а потом ее эвакуируют на вертолете. Ночью прилетит вертолет… черный, страшный, и они улетят. А эмира, который покупает девушек и издевается над ними — на его дворец сбросят бомбу.
И снова у меня не возникло никаких ассоциаций. А должно было бы!
— Весьма неправдоподобно…
— Почему же?
— Понимаете, во-первых, надо будет описать, как спецназ нашел ее, как он вышел на дворец эмира. Потом — бомбить дворец — это все-таки слишком. Это межгосударственный инцидент, вторжение самолета одного государства в воздушное пространства другого и нанесение бомбового удара. Это может закончиться войной.
Катерина поставила бокал на стойку, закусила губу, задумавшись.
— Может, вы и правы… Вы так об этом говорите, как будто… ах да…
— Вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, бывший Наместник Его Императорского Величества в Персии к вашим услугам…
— Я немного слышала про вас. В газетах. Что-то про Тегеран. Вы воевали в Тегеране.
— Это нельзя назвать войной, там воевали другие люди, которые ежедневно выходили на улицы и дороги, которые прочесывали селения в поисках бандитов. Все, что я делал — так это старался им не мешать.
— Но вы же знаете, как все это происходит. Высадка людей с вертолета…
— Полагаю, что да, сударыня. Это называется десант.
— Решено — с решительным видом объявила Катерина — в таком случае мы пишем эту книгу вместе. Соавторы!
Я не успел даже ответить — заметил не кого-нибудь, а главу консульского отдела в Нью-Йорке господина Доманского, с любезнейшей улыбкой идущего в нашу сторону. Что самое удивительное — в руке у него был сотовый телефон.
— Доброго здравия, Ваше Высокопревосходительство… — склонил голову он.
— Доброго здравия и вам, советник.
— Если я не ошибаюсь — вам изволят телефонировать — на даму, стоящую рядом со мной, он даже не взглянул, не соизволил поздороваться.
— Мне? Вы уверены, сударь?
— Определенно, это вас, если вы — князь Александр Воронцов.
Недоумевая, я взял телефон.
— У аппарата.
— Выложи свой телефон.
Мне показалось, что за шиворот мне сунули кусок льда — столь знаком мне был этот голос. Ксения!
Я наощупь достал телефон из внутреннего кармана пиджака, выложил его на стойку рядом с бокалом Катерины
— Да.
— Теперь отойди туда, где можно нормально разговаривать.
Ксения знала что делает — это была женщина из стали, предусмотрительная, хитрая, много чего набравшаяся, в том числе и от меня. Сотовый телефон нельзя было держать при себе, потому что он, даже выключенный, может улавливать человеческую речь мембраной и передавать ее тому, кому слышать какие-то разговоры не следует.
Оставив Катерину с Доманским, я вышел в служебный коридор, проложив путь через веселящихся, пьющих, пытающихся танцевать людей. Кто-то на меня натолкнулся, едва не сшиб с ног — тут уже были и пьяные и обкурившиеся. В коридоре было потише, если не считать парочек по темным местам.
— Уже.
— Нам нужно встретиться. Немедленно.
Вот так.
— Ты не потрудишься мне объяснить, чем…
— Не по телефону. Мне надо тебя видеть.
Господи… Это ведь была Ксения. Которой я на ее пятнадцать лет подарил цветы, проникнув ночью туда, куда проникнуть теоретически было невозможно.
Потом, многим позже произошло все остальное — и я огреб проблемы на всю оставшуюся жизнь. И сына.
— Когда?
— Как можно скорее. Я в Берлине. Самолет ждет в Тетерборо.
— Доберусь сам.
— Как хочешь. У тебя двадцать четыре часа, не больше.
— Успею. Где?
— Как тогда. Под липами. Прибавь пятьдесят четыре.
Как тогда. Под липами — это Унтер ден Линден, главная улица Берлина и вообще Священной Римской Империи Германской Нации. Прибавь пятьдесят четыре — к возрасту Нико, который… в общем, которому десять лет. Получается Унтер ден Линден шестьдесят четыре, адрес русского посольства.
Имеющий уши да не услышит. Имеющий глаза да не увидит. Имеющий язык да не сболтнет…
— Я понял.
— До встречи… — Ксения запнулась и тем же самым голосом, хорошо поставленным, сказала — я скучаю.
Скучаешь ты…
— Жди — я нажал отбой.
15 мая 2012 года
САСШ, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк
Тоннель через Гудзон
Болел локоть. Когда она упала — она инстинктивно выставила локоть, как делают все, кто не умеет падать — и сильно ударилась. Теперь на нем наливался чернотой синяк и о платьях с открытыми руками — на ближайшее время следовало забыть.
Катерина относилась к редкому типу женщин и одновременно детей, в чем-то она была настоящей хищницей, в чем-то — ребенком. Родители не воспитывали ее, воспитывала бонна-француженка не самых твердых моральных устоев, причем лет с двенадцати она была Катерине больше подружкой, нежели воспитательницей, моральным авторитетом. Благодаря своей красоте и живому, незлобливому характеру Катерина получила доступ в петербургскую богему, познакомилась с титулованными молодыми людьми, близкими к молодому двору. От родителей она переняла практичность, рано поняла, чего от нее хотят мужчины, какое впечатление она на них производит — и как этим пользоваться. Но она не покатилась по наклонной, всегда выбирала сама и могла сказать 'нет'. Сверстники ее не интересовали, она интересовалась мужчинами постарше, твердо стоящими на ногах, которых не надо ничему учить.
В конце концов, произошло то, что обычно происходит с такими вот 'продвинутыми' в вопросах общения c противоположным полом девушками, мало задумывающимися о том, с кем они знакомятся и к чему это все может привести. Они отправились с матерью погреться на Каспий, там она познакомилась с 'роковым брюнетом' и легко согласилась пойти с ним на пляж ночью. Брюнет оказался не грузинским князем — а афганцем и похитителем людей, и очнулась Катерина в руках работорговцев, в Афганистане.
Тем не менее — ее ангел-хранитель сохранил ее и там, над ней тоже горела Полярная звезда. Ее купили и вывезли из Кабула за несколько часов до того, как вакуумная бомба с беспилотника испепелила
