— Вы случайно не Ханс Кристиан Андерсен?
— Да, герр. Вы уже обо мне слышали?
Коллин кивнул со вздохом. Он так надеялся, что Ханс Кристиан Андерсен не нарушит порог его владений. После случая с пьесой «Разбойники из Виссенберга» директор чувствовал себя неловко. Ну что же, по крайней мере, он испытывал некоторое удовлетворение в том, что дело всплыло вновь. К тому же положение парня вызывало жалость. Возможно, он сможет что-нибудь сделать для него.
Герр Коллин повернулся и стал подниматься по лестнице, подав знак Хансу Кристиану следовать за ним. Сердце мальчика билось, как птица в клетке. Наконец-то он привлек внимание самого великого человека в Копенгагене, конечно, после короля! Он смотрел на ноги в длинных брюках перед собой, на фалды пиджака, на большие плечи. Все в герре Коллине излучало энергию. Даже его короткие седые волосы отказывались лежать спокойно. Они были разбросаны по всей голове маленькими кудряшками. Его белоснежный воротник доходил до самых ушей и был перехвачен вокруг черной атласной ленточкой. Коллин провел Ханса Кристиана в маленький офис, где когда-то правил директор Хольстейн, и гостеприимно усадил в кресло для посетителей. Затем он опустился в свое собственное кресло на противоположной стороне стола.
Пришло время начать интервью. Герр Коллин положил руки на стол. У него были густые седые брови и длинный нос, а тонкие губы образовывали прямую линию. Это было лицо, способное, при необходимости, вызывать ужас, но как только уголков рта касалась улыбка, в глазах загорался радостный огонек и все лицо преображалось ясным светом. Он ласково посмотрел на своего странного посетителя.
— Что вы принесли мне прочитать? Пьесу?
— Да, герр. Я хотел бы прочитать ее сам.
Ханс Кристиан заерзал, словно гигантский червяк, пытаясь изъять из кармана рукопись.
Герр Коллин покачал головой.
— Боюсь, что наше расписание на этот сезон уже заполнено.
Ханс Кристиан все еще никак не мог извлечь из кармана рукопись.
— Но вы должны хотя бы посмотреть на это, герр Коллин! Это самая лучшая пьеса из всех мною когда-либо написанных. Она называется «Альфсоль».
— Я читал другую вашу пьесу о грабителях, — мягко сказал Ионас Коллин.
— Да, но эта намного лучше! — с этими словами он наконец-то вытащил из кармана свое драгоценное творение.
— Вряд ли, — произнес директор и сразу же продолжил, не дав мальчику вставить ни слова: — Мне очень жаль говорить это вам, Ханс Кристиан, но у вас нет абсолютно никаких знаний в области грамматики. А без этого ни один автор не может рассчитывать на успех. Это основа его мастерства.
Губы Ханса начали дрожать.
— Но, герр Коллин, я так много работал над этой пьесой! У меня ушло на нее почти три недели! Я уверен, она должна быть хорошей!
Герр Коллин взял в руку нож для резки бумаги, который венчала головка гоблина, и, глядя на нее, произнес:
— Три недели?! А знаете ли вы, что более взрослые люди писали годами, а одной-единственной пьесе они отдавали месяцы. И даже при этом многие из них ничего не добились. Их пьесы не были приняты.
— А может такое случиться, что моя пьеса будет принята через несколько лет? — настаивал Ханс.
— Возможно, — ответил герр Коллин, продолжая глядеть на гоблина. Он не мог себя заставить поднять глаза и встретиться с отчаявшимся взглядом мальчика.
Ханс спрыгнул со своего стула и развернул рукопись перед лицом Коллина.
— Но этого не может быть! Вы должны это взять! Как я буду жить дальше, если вы не возьмете мою пьесу! У меня совсем нет денег, и я не знаю, где их взять. Меня выгнали из танцевальной и музыкальной школ. Теперь я знаю, что никогда не стану актером. Но я могу писать, герр Коллин, могу. Если бы вы мне только дали шанс!
Гоблин в руке директора совершил серию пируэтов.
— А как вы сейчас живете?
— Я снимаю небольшую комнатку недалеко отсюда. В ней нет окон, но зато есть большая щель в стене, через которую проходит свет. Крыша такая низкая, что я не могу выпрямиться в полный рост, но когда я лежу в кровати, то мне очень удобно.
— А еда?
— Я каждый день съедаю булочку, — ответил мальчик, а затем печально добавил: — Но я не смогу себе больше позволить такой роскоши, если не найду способ добыть денег. Мне стыдно просить у моих друзей.
Затем, набравшись духу, он решился добавить:
— Но я пришел сюда не за милостыней, герр Коллин. Я только хочу, чтобы вы прочли мою пьесу.
Наконец Коллин поднял глаза.
— Ханс, вы когда-нибудь ходили в школу.
Мальчик впился руками в ручки кресла.
— Да, сэр, целую неделю. Но мне там не понравилось.
— Неделю, — улыбнулся Коллин, разворачивая рукопись. — И вы надеетесь стать писателем?
— Да, герр директор. Моя голова наполнена поэзией, которую я перекладываю на бумагу. Грамматика меня не волнует.
— Но грамматика очень важна, Ханс Кристиан, — пытался убедить его добрый директор. — По крайней мере, так говорят критики.
— Я слишком большой, чтобы ходить в школу. Никто еще не слышал о юноше семнадцати лет, который ходит в первый класс.
— Учиться никогда не поздно, мой мальчик, — сказал герр Коллин, откидываясь на спинку кресла. — Если вы пришли ко мне за советом, так вот что я вам скажу. Возвращайтесь домой. Попросите отца, чтобы он устроил вас в школу, в бедную школу, если он не может себе позволить платить за ваше обучение. Затем…
Но Ханс не мог больше себя сдерживать.
— Мой отец мертв, герр Коллин! Он умер очень давно. А мой отчим думает, что я сумасшедший. Моя бабушка, моя любимая бабушка, тоже умерла.
— Но ведь ваша мать может что-нибудь сделать? — настаивал Коллин.
Глаза Ханса буравили ковер.
— Моя мать… Я лучше не буду говорить о ней.
Она пишет мне письма, в которых просит прислать денег. А мне нечего ей послать. Она думала, что я сразу же стану великим. Я так разочаровал ее.
На последних словах голос мальчика сорвался, но он поднял голову и смело произнес:
— Теперь вы понимаете, почему я не могу вернуться домой. А я хотел бы! По вечерам я брожу вдоль канала и наблюдаю за кораблями с белыми парусами, покидающими гавань, и молюсь, чтобы они взяли меня с собой. Иногда я даже раздумываю над тем, вот взять бы и прыгнуть в воду. Но она такая темная и холодная. Я бы не смог сделать этого.
Коллин нагнулся вперед и пристально посмотрел на Ханса. До этой минуты он и не осознавал, в каком отчаянном положении находится мальчик.
— Даже не думайте об этом! Сама подобная мысль уже порочна! Вы еще не начали даже жить.
Ханс уронил голову на руку, лежащую на спинке кресла. Он не заплакал. Герр Коллин не одобрял слез больших мальчиков. Он уперся лицом в рукав своего синего пиджака, чтобы подавить в себе рыдания.
Раздался стук в дверь. Ханс Кристиан спрыгнул с кресла и подбежал к окну, выходившему на площадь.
Коллин встал и открыл дверь.
— Входите, мое дитя! Я так рад вас видеть!
— Спасибо, герр директор, — ответил знакомый голос.
Ханс узнал бы его из всех голосов на свете. Это была принцесса! Мальчик тихо шмыгнул носом и
