словно король. Чего еще было желать? Лишь одобрения Хейберга, который, несмотря на то, что его жена играла главную роль, так и не удостоил спектакль своим присутствием.
Четыре долгих месяца тумана, дождя и зубной боли Ханс размышлял над тем, чего же ему недоставало.
— Я должен получить одобрение всех, всех. Иначе я не буду счастлив! — повторял он уже в сотый раз за несколько часов. — Хейберг знает это и все равно не произносит тех слов, которые сделают меня полностью удовлетворенным. А критики все еще настаивают, что не я сам выдумал сюжет. Как будто это имеет какое-нибудь значение!
Ханс Кристиан прогуливался с Гетти Вульф в саду Амалиенборга. Июньское солнце согрело розы, и они раскрыли лепестки, выбрасывая в воздух свой чудесный аромат. Пчелы кружили над маргаритками и лилиями. Хотя Ханс Кристиан и любил цветы, но сейчас он не замечал ни одного из них. Его лоб перерезала беспокойная морщинка, и время от времени он отшвыривал ногой стебельки, осмелившиеся вырасти у него на пути.
Гетти, в большой шляпе и перчатках, срезала розы и складывала их в корзинку.
— Ты в порядке, Ханс Кристиан? Что случилось? Никто уже об этом и не упоминает. Ты единственный, кто все еще помнит.
— О, они помнят! — с горечью в голосе запротестовал он, чуть не смяв чашечку цветка. — Я не могу спокойно идти по улицам. Я вижу, что кто-нибудь обязательно смотрит на меня обвинительным взглядом. Но они передумают. Им придется признать, что моя «Мавританка» намного лучше «Мулата». И что сюжет мой, только мой!
— Я не верю, что она лучше, — мягко сказала Гетти, осторожно сгоняя пчелу с розы своими ножницами. — «Мулат» — это благородная законченная идея. Настоящая ценность не зависит ни от расы, ни от цвета кожи. Вот что ты сказал в ней. И это стоило сказать. И конечно же актеры играли великолепно!
Гетти прикусила губу. Ей не стоило этого говорить. В тот момент, когда Ханс заговорил, она поняла, что была бестактна. Но трудно было упомнить все, что может оскорбить его.
— Мадам Хейберг пожалеет! Ее тщеславие, ее отказ иметь дело с любой моей пьесой потому, что они недостойны ее таланта, вызывают лишь смех! Кто она такая, чтобы судить работу человека, чья первая пьеса имела такой грандиозный успех! Она должна была гордиться, что входит в труппу! Но нет же! Это будет полное фиаско, заявила она. И директора оказались слишком глупы и поддержали ее мнение!
— Но не Йонас Коллин.
— Герр Коллин, благослови его Господь! Он-то знает цену моим пьесам. Он настаивает на том, чтобы они принимали их. Однажды они поблагодарят его за это.
Ханс стал расхаживать по аллее, делая несколько размашистых шагов то в одну, то в другую сторону. Гетти знала, что его что-то беспокоило, но не торопила события. Наступит момент, и Андерсен сам выскажется.
— Гетти, я уезжаю, — наконец-то заявил он. — Мне не следует быть здесь, когда «Мавританка» появится перед публикой. Дело не в том, что я потерял свою веру. Но я чувствую, что должен покинуть эту страну, мою страну, где многие желают мне зла. Я улечу от этих злодеев, которые убивают меня.
— Ханс!
— Я не сомневаюсь в ценности своей пьесы. Но ее так сильно критиковали, что я не смогу насладиться ее успехом. Когда пьеса пойдет, я буду в Италии. Король даровал мне дорожное пособие, и герр Коллин настаивает на том, чтобы я отправился путешествовать.
Гетти отложила корзинку в сторону и сняла перчатки.
— Это разумное решение. Я бы не осмелилась предложить его, но считаю, что путешествие будет для тебя сейчас самой лучшей вещью.
Лицо Ханса Кристиана помрачнело.
— Так вот значит! Ты, как и другие, думаешь, что мою пьесу ждет провал, который я смогу легче пережить, если у моих ног будет шуметь синее Средиземное море!
— Я не позволю тебе разозлиться и на меня, Ханс. Возьми корзинку и пойдем со мной в дом. Затем ты должен вымыть руки, причесаться и привести себя в порядок. Ты собираешься навестить молодую даму.
— У меня есть другие дела! — фыркнул Ханс Кристиан, но Генриетта твердо продолжала:
— Она только что приехала из Швеции и задержится здесь ненадолго. Поэтому не успеет завести друзей. Она начинающая певица, и говорят, что ее ждет большое будущее. Но она такая же одинокая, как и все. Было бы очень любезно с твоей стороны, если бы ты навестил ее и рассказал о твоей поездке в ее страну.
Генриетта направилась по тропинке к дому, но Ханс поймал ее за руку.
— Гетти, подожди.
— Да?
— Гетти, но ты же понимаешь, почему я еду в Италию? Не от страха я убегаю. Я должен спасать свой собственный творческий дух!
— Я знаю, — она произнесла это с такой нежностью, что Хансу стало стыдно за свое эгоистичное поведение. Он послушно последовал за ней в дом.
Уже через пятнадцать минут она провожала его, чувствуя себя матерью, которая только что утерла сопливый нос своему расплакавшемуся малышу.
У лестницы он остановился.
— Как ты сказала зовут эту девушку?
— Иенни Линд.
Это было имя, которое ни Ханс Кристиан, ни Генриетта никогда уже не забудут.
— А вот и он сам, — сказала маленькая кухарка, указывая пальцем на серенькую птичку, сидевшую в ветвях.
— Неужели? — удивился первый приближенный императора. — Никак не воображал себе его таким! Самая простая наружность!
«Соловей»
Иенни Линд сидела в кресле в одном конце комнаты. В другом конце комнаты на диване расположился Ханс Кристиан. Легкое отчуждение сковывало беседу молодых людей. Иенни считала Ханса нервным, рассеянным человеком, который изо всех сил пытается поддержать разговор. Он же видел в ней лишь высокомерную персону, которая, наверное, и петь-то не умеет. Ее одежды смотрелись не столь красиво, как у Генриетты. Линд была одета в коричневое платье и вместе с ее прямыми каштановыми волосами и ничем не примечательным лицом создавала общий эффект маленького, равнодушного воробья в блеклом оперении.
— Копенгаген — прекрасный город, — вежливо произнес Ханс Кристиан на датском. Он говорил эту фразу уже десятью разными способами, так как больше ничего не мог придумать. С дамой было трудно беседовать на светские темы, хотя он легко понимал ее язык. — Возможно, если вы останетесь еще на несколько дней, я смог бы иметь удовольствие показать вам достопримечательности?
Молодая дама по-прежнему оставалась напряженной, и ее ответ на шведском воздвиг очередной барьер между ними.
— Спасибо, но это невозможно. Мы с отцом здесь только проездом по пути в Швецию. Завтра утром мы возобновим наше путешествие.
Хотя слова и были произнесены весьма вежливо, Ханс Кристиан почувствовал себя оскорбленным. Она что, не понимает, кто он такой? Приглашение известнейшего поэта Дании нельзя отвергать с такой обыденностью. По-видимому, она ничего не знала о медали с девятнадцатью бриллиантами или переводе «Импровизатора» на русский. Он поднялся и официально поклонился.
— Не смею больше нарушать ваш покой, фрекен Линд. С вашей стороны было очень любезно уделить мне свое время. До свидания.
