наказанием («жестокое и необычное» наказание запрещает Восьмая поправка к Конституции США — прим. перев.). К 1999 году, по данным Центра пропавших и эксплуатируемых детей, все пятьдесят штатов приняли «законы Меган», требующие регистрации освобожденных условно–досрочно сексуальных преступников и уведомления населения; более жесткие законы дают штатам больше прав на федеральные субсидии для правоохранительных органов. Во многих штатах такие осужденные обязаны регистрироваться независимо от природы совершенных ими преступлений. В 2001 году судья в Корпус–Кристи, штат Техас, приказал двадцати одному «регистранту» вывесить на своих домах и автомобилях знаки с надписью «ОПАСНОСТЬ: Зарегистрированный Сексуальный Преступник».
Игнорируя индивидуальные различия, политики привычно называют бывших осужденных сексуальными хищниками — выражением, внушающим мысль о ненасытном аппетите и острых зубах. Но в результате эскалации риторики в 1990–х годах даже слово «хищник» стало казаться недостаточно пугающим. Следуя примеру, поданному штатом Канзас в 1994 году, по стране расползаются законы о «сексуально– насильственных хищниках», позволяющие помещать на неопределенное время в психиатрические заведения [тюремного типа] тех осужденных за сексуальные преступления, которые отбыли свое наказание, но почитаются склонными совершить новое преступление. Чтобы получить статус «сексуально– насильственного хищника», заключенный должен проявить «психическую ненормальност
3. Терапия
Когда я познакомилась с ним в конце 1996 года, Тони Даймонд был несчастливым мальчиком. Милый и послушный в один момент, в следующий он мог размахивать руками и ногами от ярости или погрузиться в тяжелые раздумья от отчаяния. Его успехи в учебе были замечательны; он много читал и писал незаурядные сочинения. Но у Тони были и неприятности со школой: он дрался и не слушался учителей и за свою короткую жизнь успел сменить их несколько. Как и другие мальчики его возраста — тогда ему было двенадцать, — любил «Звездные войны», бейсбол и животных. Дома у него был целый маленький зверинец: хомяк по кличке Непоседа, рыбка, кролик и говорливый попугай.
Тони не всегда хорошо вел себя со своей сестрой Джессикой, которая была на год младше, белокурая и пухленькая, в то время как он был темненький и стройный; она звезд с неба не хватала, а он был отличник. Их взаимоотношения производили впечатление чего–то яростного — яростной нежности, но и яростного антагонизма. Одним вечером они сидели, прижавшись друг к другу, тихо играли. Другой раз она забралась в машину, а он шлепнул ее ни с того ни с его.
В ноябре 1993 года Службы защиты детей графства Сан–Диего объявили Тони Даймонда источником страшной опасности для его сестры. Джессика сказала кому–то в школе, что ее брат «трогал ее спереди и сзади». Будучи обязана, в соответствии с Законом о предотвращении злоупотребления детьми и лечении 1974 года, сообщать о любых подозрениях на «злоупотребление детьми», даже совершенное детьми же, школа позвонила по телефону Горячей линии злоупотребления детьми. Социальный работник, проводивший первоначальный опрос «пострадавшей семьи», выявил предшествующие преступления Тони: в начальной школе он говорил «сексуальные слова» и заглядывал девочкам под юбки. В четырехлетнем возрасте лег на Джессику в ванне.
Основываясь исключительно на показаниях Джессики (за неимением других улик), суд по делам несовершеннолетних предъявил Тони обвинение в «сексуальном злоупотреблении» «несовершеннолетней» Джессикой, «включая, но не ограничиваясь, прикосновение к вагинальной и анальной областям … помещение карандаша в ягодицы» (имелось в виду, что он тыкал карандашом по ее ягодицам), а также в том, что он угрожал обидеть ее, если она «разгласит растление». Джессика не раз меняла свои показания в течение последующих недель и месяцев, и что между ними на самом деле происходило, нельзя сказать наверняка.
Тем не менее интервьюер вынес уверенную оценку: «Из предварительной проверки дела становится ясно, что Тони — начинающий сексуальный преступник». Тони было девять лет.
Тони было суждено стать одной из историй болезни в новой «эпидемии» — «сексуализации» детей; одним из нового класса пациентов — «дети с проблемами сексуального поведения»; и одним из новой категории уголовных преступников — «дети, которые растлевают». Хотя некоторые несовершеннолетние, особенно юноши–подростки, действительно совершают настоящие сексуальные посягательства, даже насилуют других детей, «дети, которые растлевают», — совершенно иного порядка. Начиная с двухлетнего возраста им ставят диагнозы и лечат, а иногда и подвергают уголовному наказанию, за «несоответствующее» поведение, как например физические ласки, помещение предметов в гениталии или даже просто за их обнажение, показывание попы («mooning») или «навязчивую» мастурбацию. Из того, что мне рассказывали с тех пор, как я начала освещать случай Тони, у меня сложилось впечатление, что сексуальные игры между братьями и сестрами рассматриваются как самая серьезная и в то же время, как ни иронично это звучит, самая распространенная разновидность весьма серьезной и совсем не редкой проблемы.
Растлевающих детей обвиняют в принуждении, хотя «жертва» часто охотно соглашается, получает удовольствие или не замечает «злоупотребления». И, хотя некоторые такие дети агрессивны в других отношениях — дерутся, воруют, устраивают поджоги, их «лечащие врачи» исходят из предположения, что сексуальное выражение эмоций действием представляет собой поведение совершенно иного, гораздо худшего порядка. Таким образом, имея мало подтверждений своей правоты, новая группа самозваных экспертов смогла убедить детозащитные ведомства в том, что каждому несовершеннолетнему с «проблемами сексуального поведения» требуется терапия в целях профилактики «сексуальных преступлений».
Хотя события, постигшие Тони и его семью, кому–то могут показаться крайностью, они вовсе не уникальны. Освещая случай Даймондов для журнала Mother Jones, в Сан–Диего я познакомилась с Брайаном Флинном, которому в 1993 году, когда ему было четырнадцать, предъявили обвинение в непристойных и развратных действиях и оральной копуляции с несовершеннолетней — в фелониях (в США фелония — серьезное преступление, т.е. наказуемое лишением свободы на срок более года или смертной казнью — прим. перев.), караемых тремя и восемью годами тюрьмы соответственно. Его преступление, само событие которого отрицали оба предполагаемых участника, состояло в том, что он попросил — или, в зависимости от того, кто рассказывал эту историю и когда, позволил — своей десятилетней сестре лизнуть его пенис. После долгих уговоров Брайан признал себя виновным по первому пункту обвинения, за что провел более двух лет в карательных заведениях штата. Когда он ушел в самоволку с одного из мест принудительного пребывания, власти графства выслали на его розыски полицейский спецназ: полдюжины патрульных машин с громкоговорителями, предупреждающими соседей остерегаться «опасного сексуального преступника», и вертолет, на бреющем полете прочесывающий поросшие кустарником и деревьями приусадебные участки в окрестностях дома его отца. Брайан вылез по склону на возвышенность; один из полицейских бросился за ним в погоню с пистолетом в руке. Беглец перепрыгнул через забор и исчез в ночи. В конце концов его мать с тяжелым сердцем выдала его властям. «Я боялась, что он допрыгается до того, что его убьют», — сказала она мне.
После того как вышел мой материал в Mother Jones, я стала читать в газетах все больше и больше историй, подобных историям Тони и Брайана. В 1996 году в Манчестере, штат Нью–Гемпшир, десятилетний мальчик «прикоснулся [к двум девочкам] сексуальным образом» (он пытался схватить их на школьной игровой площадке), за что ему были предъявлены два пункта обвинения в изнасиловании. В Нью–Джерси неврологически ослабленный двенадцатилетний мальчик пощупал своего восьмилетнего сводного брата в ванне, за что был приговорен к регистрации по «закону Меган» — это клеймо может остаться на нем на всю жизнь. В 1999 году газеты на короткое время прямо–таки ощетинились сообщениями о «сети детского секса» в Йорк–Хейвене, штат Пенсильвания, в которой «дети начиная с семилетнего возраста … учили друг друга заниматься сексом». Одиннадцатилетняя девочка была признана виновной в изнасиловании.
Мои собственные попытки разобраться в вопросе заставили меня с подозрением отнестись к этим сообщениям, и мои сомнения только усиливались, когда я получала отчаянные телефонные звонки от родителей, бабушек и дедушек, детям и внукам которых предъявлялись обвинения в похожих ситуациях. В
