Мария Эрнестам
Под розой
ИЮНЬ
Мне было семь лет, когда я решила убить свою маму. Но успело исполниться семнадцать, прежде чем я это сделала.
По одной только этой фразе видно, что на сей раз я решила написать правду. Я давно уже ничего не писала, и тем более правду. Не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз отправляла кому-то открытку или письмо. Дневник я тоже не вела. Меня никогда не прельщала эта идея. Слова и мысли, что вертелись у меня в голове и казались такими важными и оригинальными, бледнели и умирали, стоило им оказаться написанными. Словно успевали завянуть за время короткого пути от головы до бумаги.
Разница между мыслью и ее письменным выражением в тех редких случаях, когда я пыталась вести дневник, была столь весомой, что в конце концов я решила ограничиться констатацией фактов. «Яйца и масло, помидоры и редис». «Позвонить зубному». Вам может показаться смешным, что человек заводит дневник в пятьдесят шесть лет, но что есть, то есть. Не случайно же он попал мне в руки, этот дневник. Мне дала его Анна-Клара. Такой подарок обязывает. Немало лет прошло с тех пор, как у меня были перед кем-то обязательства. С этим чувством я рассталась задолго до того, как перестала писать письма. Но я отклоняюсь от темы.
Я получила дневник в подарок на день рождения. От Анны-Клары, моей младшей внучки. Самой странной из всех. За это я и люблю ее больше других внуков. Ее старшие брат и сестра, Пер и Мари — милые, послушные дети с добрым открытым взглядом и доверчивой душой. В Анне-Кларе же есть что-то темное, что-то опасное. Она редко раскрывает рот, только если ей что-то нужно: «Можно мне хлеба? Можно мне сока? Можно, я пойду почитаю?»
Сколько я ее помню, Анна-Клара спрашивает, можно ли ей пойти почитать. Когда я киваю, а киваю я всегда, она отправляется в мою спальню, где прикроватная тумбочка завалена книгами и старыми газетами. Пока все общаются за чашкой чая и бутербродами или ужинают и пьют вино, она сидит там одна и сосредоточенно читает. Это меня удивляет и восхищает. Я никогда не говорила ей об этом, но она знает, что мое неизменное «да» означает одобрение. Это еще одна причина, почему Анна-Клара моя любимая внучка. Ей не нужны слова.
Даже в праздничный день она сидела в спальне и читала. Забралась на мою постель, подложила под спину подушку, укрыла желтым пледом ноги, поставила тарелку с куском торта и стакан морса на тумбочку и погрузилась в чтение. Она методично перелистывала одну газету за другой. Сообщения с мест боевых действий в серьезных газетах, расследования преступлений и сплетни из жизни звезд в бульварной прессе. Сколько ей сейчас? Восемь, девять? В таком возрасте не всякий ребенок умеет бегло читать сложные тексты, поэтому родители не устают отмечать ее редкий талант, тем более что больше о ней сказать нечего. «Пер забил три гола на футбольном матче в пятницу. Мари играла на флейте на выпускном вечере. А Анна-Клара… это поразительно, сколько она читает. Скоро она прочтет все книги дома и отправится в библиотеку, опустошая полку за полкой». Так она и поступает. Полка за полкой. Книга за книгой. Предложение за предложением. Слово за словом. «Да, она много читает, Анна-Клара». И все.
Празднование моего дня рождения шло без сюрпризов. Около двух соседи и родственники ввалились в дом со словами «С днем рождения тебя!», стараясь как можно быстрее оказаться в гостиной и захлопнуть дверь на улицу, где хлестал дождь. Он гнал их от машин к порогу, портя прически и туфли. Свен радушно принимал гостей, и скоро весь оказался увешан плащами и зонтиками, которые, я уверена, потом, когда никто не видел, просто свалил в кучу в углу прихожей. С профессионализмом метрдотеля Свен провел пришедших в гостиную, куда перенес все столы и стулья, что нашлись в доме, образовав маленькие островки, где могли расположиться гости. Сюзанна, моя старшая дочь, рассаживала их, но, стоило ей отвернуться, как они тут же начинали пересаживаться. Мало кому хотелось оказаться за одним столом с людьми, с которыми нет общих интересов или расходятся взгляды на жизнь.
А вот Эрик, мой младшенький, незаметно прокрался меж столов и уселся в коричневое кожаное кресло, откуда мог видеть все и всех. Вид у него был растерянный, даже расстроенный, потому что он, как и я, только что заметил, как его подружка Иса скрылась в кухне, чтобы стащить чего-нибудь вкусненького. Другими словами, все было как обычно, ничего другого я и не ждала. В пятьдесят шесть лет тебя уже трудно чем-то удивить. Не припомню, когда со мной такое в последний раз случалось. С годами все становится