мнениям дворян, чем готово было удовлетворить крестьянские требования. «Пережитки феодализма» отменили безвозмездно, но чтобы избавиться от прочих выплат в пользу сеньора, крестьянин должен был компенсировать их в 30-кратном размере (то есть заплатить за тридцать лет вперед). Но безоговорочно была отменена церковная десятина - первое явное покушение на права церкви. Приняв все эти решения, депутаты постановили на том, что крестьянам больше и желать нечего.
Важным документом, принятым Учредительным собранием, стала «Декларация прав человека и гражданина» (многие ее положения были заимствованы из американского аналога). Она мыслилась как основа для будущей конституции.
Революционными актами были декреты об отмене всех сословных прав и привилегий. Все граждане облагались налогами в равной степени. Любые должности - и военные, и гражданские становились общедоступными.
Тем временем столицу потрясло новое народное возмущение. Голод и безработица все сильнее били по бедняцким кварталам. На протяжении многих лет парижское простонародье привыкло, что именно от короля зависит обеспечение его жизненно необходимыми продуктами, в первую очередь хлебом, по умеренным ценам - и власть справлялась с этой задачей неплохо. Теперь же, когда с льготным снабжением становилось все хуже, стали раздаваться возгласы, что «хлебопека» надо привести в Париж, чтобы он лучше проникся нуждами своих подданных и проявил заботу о них. 5 октября тысячные толпы женщин с детьми, а потом и присоединившиеся к ним вооруженные мужчины двинулись на Версаль.
Народные требования были справедливы, но разнузданность все больше становилась стилем революционного поведения. В великолепные версальские залы ворвалась орущая, агрессивно настроенная толпа.
Швейцарские гвардейцы попытались встать на пути, в схватке погибло несколько человек. По устанавливающейся традиции двоих убитых солдат обезглавили и их головы, водруженные на пики, стали подобием страшных знамен. Восставшие проникли в покои королевы, пытались ее схватить, и если бы ей не удалось в одной нижней юбке ускользнуть вместе с детьми в покои короля - возможно, Марии-Антуанетте не дожить бы до гильотины. Во всяком случае, еще по дороге из Парижа в Версаль звучали дикие фантазии: «Где эта мерзавка? Отрубить ей голову, вырвать сердце и сделать фри-кассэ из ее печенки!»
К счастью, подоспел Лафайет с национальными гвардейцами. Вовремя - уже были сорваны двери, ведущие на половину короля. Маркиз был очень популярен, ему удалось несколько унять страсти. Но он сам посоветовал королю: надо подчиниться и отправиться в Париж. Далее произошла резкая перемена, свойственная психологии толпы: Лафайет вышел с Марией Антуанеттой на балкон, почтительно поцеловал ей руку - и люди, только что кипевшие от ненависти, пришли в радостное умиление: «Королева теперь с нами, она будет любить свой народ!».
На этот раз более или менее обошлось. Королевская семья перебралась в Париж и обосновалась там во дворце Тюильри. В столицу переехало и Учредительное собрание.
В стране, народ которой был полностью отстранен от участия в политической жизни, появились свободная печать, кружки, партии. Среди множества газет выделялись «Революция Парижа» Лустало, «Революция Франции и Брабанта» Камиля Демулена (названа так потому, что и в Бельгии, одной из провинций которой был Брабант, началось революционное движение против австрийского правления) и особенно «Друг народа» - издание чрезвычайно радикальное. Его издатель Жан Поль Марат (1743-1793 гг.), врач по образованию, откровенно жаждал крови сначала аристократов, потом все новых и новых социальных слоев и политических противников. Но, похоже, он действительно принимал близко к сердцу страдания народа, а статьи его были зажигательны.
Из политических обществ большое влияние заимел клуб «Друзей конституции», занявший помещение упраздненного доминиканского монастыря. Доминиканцев во Франции называли якобинцами, отсюда пошло расхожее название членов клуба - якобинцы. В клубе встречались со своими единомышленниками наиболее революционно настроенные депутаты, отсюда же осуществлялась широкая организационная деятельность - отделения якобинского клуба создавались по всей стране, с ними поддерживался постоянный оперативный контакт. В этом якобинцы намного превзошли все прочие политические ново- Марат на трибуне образования. В клубе велись дебаты по многим вопросам, выносившиеся по итогам их резолюции доводились до сведения парижского населения посредством расклеенных повсюду афиш. Из деятелей клуба особенно выделялся молодой провинциальный адвокат Максимилиан Робеспьер (1758-1794 гг.), будущий фактический диктатор Франции.
Якобинцы были теми, кто, пожалуй, в наибольшей степени обеспечивали «общественное воздействие» на депутатов Учредительного собрания. Его заседания были открытыми - на галереях зала по стоянно находилось много зрителей, которые зачастую угрозами или криками одобрения реагировали на выступления депутатов. Эти болельщики галереей не ограничивались: они проникали в зал, поджидали «своих» и недругов на улице - были случаи, когда звучали советы подумать о себе и о семье. Когда происходили голосования по важнейшим вопросам, нажим был особенно энергичен. С этим боролись, но малоуспешно.
В самом Учредительном собрании начали оформляться фракции. Немногочисленны были сторонники сохранения сословных преимуществ из верхов дворянства и духовенства. Прежде они выступали против абсолютистской монархии, лишившей их реальной власти. Теперь же, поняв, какие настроения преобладают в обществе, они предпочли сплотиться вокруг короля и его окружения - только так они могли отстоять хоть какие-то свои привилегии.
На противоположном фланге находились депутаты левого демократического толка, разделяющие идеи Руссо об «Общественном договоре» и народовластии. Это были деятели, близкие к якобинскому клубу.
Большинство принадлежало центру- конституционалистам. Они не были едины - среди них достаточно отчетливо различались умеренные и более решительные. Последних возглавлял Антуан Бар-нав (1761-1793 гг.) - молодой, но достаточно известный социолог. Эта группа первоочередной задачей считала ограничение королевской власти.
Наиболее значительной фигурой среди умеренных был граф Мирабо. Все помнили, как уверенно стоял он на демократических позициях во время выборов и в начальный период работы собрания, одинаково резко выступая против высших сословий и двора. Но увидев, что по мере разрушения старого порядка новый не очень спешит ему на смену, стал указывать на опасность разрастания народного движения. Его стала привлекать идея достаточно сильной королевской власти, опирающейся на национальное представительство. Король, возглавляя исполнительную власть, должен править в согласии с мнением большинства депутатов, и в то же время он может выступать с законодательной инициативой. Примером для Мирабо были английские парламентские кабинеты министров. Он и сам был не прочь возглавить подобный кабинет в условиях обновленной прогрессивной монархии. Ради достижения этой цели он стал устанавливать тесные контакты с двором. Вскоре это обернулось тем, что, ведя беспорядочный образ жизни и постоянно нуждаясь в деньгах, он стал брать от двора субсидии, обещаясь давать за это «компетентные со* 552 3 веты». Но королевское окружение ему не доверяло, а в собрании на него стали смотреть косо, многие считали его просто изменником.
Объективно поведение Мирабо заметно повлияло на развитие событий, и повлияло не лучшим образом. Он дискредитировал линию умеренных, линию политического компромисса, усиливая тем самым позиции непримиримых радикалов вроде Робеспьера. Это при том, что король тоже не был сторонником доверительного диалога, его надо было постараться склонить к нему. Людовика тяготило положение государя, которого постоянно ущемляют в его правах. Похоже, его небезосновательно подозревали в симпатиях к принцам-эмигрантам.
4 февраля на торжественном заседании Учредительного собрания Людовик XVI утвердил текст французской конституции. Она начиналась «Декларацией прав», которая утверждала принципы равноправия
