подумал, что, кажется, его приемный брат легко отделался, но все равно не удержался и спросил:
— И что теперь с ним будет?
— Ничего, — слегка пожал плечами рыцарь. — Мне нужно только отвезти их в крепость, а учить всех этих бестолковых новобранцев уму-разуму придется командирам в Четырех дубах. Вы с ним друзья?
— Нет, это Вали, мой приемный брат… А почему нельзя брать в крепость только тех, кому действительно хотелось бы стать воином? — спросил приемыш, опасаясь в глубине души, что Ирем вслед за Валиором посоветует ему не лезть не в свое дело.
— Видишь ли, — медленно сказал сэр Ирем, — если бы Энмерри был владением какого-нибудь лорда, то он сам заботился бы о защите города и прилегающих земель. А пока задача содержания охранных крепостей лежит на императорском наместнике. И в этом деле он не может полагаться только на наемников, потому что принято считать, что они служат исключительно за деньги и нередко перепродают свои услуги, если кто-нибудь способен предложить им больше. Насколько это так на самом деле, вопрос спорный, но, как бы там ни было, кроме наемных лучников и мечников Энмерри формирует собственное ополчение из жителей окрестных городов и деревень. Понятно, мы не можем спрашивать каждого рекрута, чего он больше хочет — пахать землю или стать солдатом. Но в любом случае, это большая честь — защищать свою землю и своих близких в случае вторжения.
Никогда еще никто из взрослых не отвечал на его вопросы так серьезно и так обстоятельно, но в тот момент приемыш не задумался о том, с какой стати рыцарь вообще решил потратить время на подобный разговор.
— И почему мне еще нет пятнадцати! — вырвалось у Безымянного, которого последние слова задели за живое. — Тогда мне бы не пришлось здесь оставаться…
— Значит, ты бы предпочел поехать в крепость? — спросил рыцарь, с непонятным интересом глядя на него.
— Да! — не задумываясь, сказал приемыш, и у него внезапно перехватило дыхание от безумной, совершенно невозможной мысли. — А… вы не могли бы взять меня с собой?
Безымянный встретился глазами с рыцарем, из-за охватившего его волнения совсем забыв, в какое раздражение обычно приводила жителей деревни его неискоренимая манера «пялиться на собеседника».
Глаза у приемыша были не просто карие, как у большинства южан, а неопределенного зеленоватого оттенка, причем в самой этой неопределенности, как полагали многие, таилось что-то неприятное и раздражающее. На фоне смуглого лица с угольно-черными бровями и ресницами эти зеленоватые глаза казались слишком светлыми, большими и блестящими, особенно когда приемыш — как сейчас — был поглощен какой-то мыслью и смотрел на собеседника в упор. Пожалуй, лучше всех общее впечатление от его взгляда выразил Каренн, в припадке раздражения назвавший Безымянного «проклятым жабоглазым выродком».
Похоже, рыцарь несколько опешил от внезапной просьбы Безымянного и от того, с какой надеждой мальчик ждал его ответа. Однако его замешательство было недолгим.
— Ну, конечно, нет, — сказал он, вымученно рассмеявшись. — Взять тебя с собой! Куда, в Энмерри? Или, может быть, в Адель?… Я думаю, ты сам не понимаешь, о чем просишь. Возвращайся-ка лучше домой и постарайся больше не оказываться ночью посреди болота — ни «случайно», ни намеренно.
Несмотря на то, что рыцарь говорил вполне доброжелательно, приемыш как-то сразу понял, что упрашивать бессмысленно, и, постаравшись сделать вид, что это его совершенно не расстроило, уныло побрел прочь.
В эту минуту даже мысль о найденном под камнем кошельке казалась ему совершенно незначительной.
II
Громкий голос Валиора был слышен еще с крыльца. Но когда Безымянный дернул дверь и вошел, мгновенно стало тихо. Валиор, стоявший у стола и опиравшийся о его край обеими руками, будто его не держали ноги, повернулся к приемному сыну, да так и застыл, сверля его тяжелым взглядом.
Безымянный подумал, что с Валиором в последнее время творится что-то странное. Ладно, предположим, он был зол, когда решил, что его средний сын сбежал из дома. Но отчего он взъелся на него, увидев рядом с сэром Иремом? И почему так мрачно смотрит на него сейчас?
Приемыш отвел глаза, стараясь не встречаться с Валиором взглядом, и только теперь заметил то, что должен был увидеть с самого начала. Фила сидела за столом, подперев голову руками, и даже в полумраке было видно, что ее глаза опухли и покраснели так, как будто бы она недавно плакала. Хотя какое там «недавно»!.. Приглядевшись, Безымянный обнаружил, что по щеке его приемной матери медленно ползет слеза.
— Что случи… — начал он и сразу же осекся. Ну конечно! Она плачет, потому что Вали забирают в крепость Четырех дубов.
— Мама, ну не надо… с ним все будет хорошо, — пробормотал он сбивчиво, подойдя к Филе и порывисто обняв ее за плечи. Ему было очень стыдно. Как он мог забыть о ней, когда шатался по лесу и болтал с Вали у ворот… да еще завидовал ему, совсем забыв, каким ударом должен стать его отъезд для мамы. До сих пор он никогда не видел Филу плачущей и сейчас чувствовал себя совершенно беспомощным, не зная, как ее утешить. Все приходившие на ум слова казались Безымянному тяжеловесными и неуклюжими. Возможно, потому, что сам он, хоть убей, не мог воспринимать случившееся с Вали, как трагедию. — Мам, ну не плачь. Он же все время будет в Энмерри, так что ты сможешь навещать его, когда захочешь… А потом он сам вернется, ты и оглянуться не успеешь! Это же всего шесть лет…
Тут Безымянный покривил душой, поскольку для него «шесть лет» было огромным сроком. Но он часто замечал, что взрослые иначе смотрят на такие вещи.
— А если вдруг война?… — пробормотала Фила, запинаясь. — Тогда их перебросят на границу. И его наверняка у-у…убьют!
И она зарыдала еще горше.
Безымянный был немного озадачен. До сих пор никто даже не заикался об очередной войне. Сколько приемыш себя помнил, кроме мелких стычек где-то на границе, о которых Валиор любил порассуждать за кружкой пива в Белой балке, не происходило ничего серьезного. И даже если бы война вдруг началась, кому пришло бы в голову использовать в ней энмеррийские отряды? Ведь имперские границы — это где-то очень далеко, гораздо дальше, чем Калария и Тар. Так почему же Фила думает, что Вали что-то может угрожать?…
Приемыш бы, наверное, не удержался и задал этот вопрос, если бы до сих пор молчавший Валиор неожиданно не встрял в беседу.
— Я же тебе говорил, что это плохо кончится!.. Я говорил, что он него одни несчастья!
Фила всхлипнула и почему-то притянула Безымянного к себе.
— Пожалуйста, не начинай опять сначала… Ну причем тут это!
— Да при том! Я говорю тебе, это тот самый человек. Только куда тебе понять, что происходит. Сидишь тут и кудахчешь, как глупая курица… А что толку? Ты бы еще к Нему сходила, перед Ним поплакала! Может быть, он вернет нам сына!..
Голос у Валиора сорвался. Впервые на памяти Безымянного он разговаривал с женой так грубо. Все еще обнимавший приемную мать Безымянный сердито сверкнул на него глазами, и это, наверное, стало последней каплей. Валиор совершенно потерял остатки самообладания.
— Да что ты так вцепилась в этого ублюдка? — рявкнул он. — Уж его-то у тебя никто не отберет!
— Не называй… — начала Фила возмущенно, но муж резко оборвал ее.
— Это мой дом, и здесь никто не станет мне указывать, что говорить!
— Нет, станет! Хватит на нее кричать! — неожиданно для самого себя заорал Безымянный, сбросив руку Филы со своего плеча. Валиор стоял совсем близко к нему, и в тот момент, когда приемный сын, сжав кулаки, встал между ним и Филой, он, недолго думая, влепил ему тяжелую затрещину. Приемыш налетел на
