который ученики Артака подогревали с помощью раскаленных камней. Меня раздели
догола и, подняв на руки, уложили в ванну. Вскоре моя кожа начала нестерпимо
зудеть и чесаться, но маг заявил, что в этом нет ничего страшного, и все идет по
плану.
Почти два часа я отмокал в целебном настое, а за это время в меня влили полведра
отвратительных на вкус эликсиров. Наконец неприятные процедуры закончились и
меня вынули из ванны. Я хотел смыть с себя останки липкого настоя, но Артак
запретил это делать чтобы не прерывать лечебный эффект противоядия. Меня
обрядили в длинную холщевую рубашку и в чистый халат, после чего проводили к
шатру, где уже был накрыт завтрак.
Лечебные процедуры усилили аппетит, и я набросился на еду, как голодный кот на
вискас. После сытной еды меня разморило, и я снова заснул сном младенца.
Разбудил меня голод и желание облегчиться. Пока накрывали обеденные столы, я
решил навестить своих женщин и пригласить их составить мне компанию.
Мое Величество передвигалось по лагерю с почетным эскортом, состоящим из Арчера
и двух его воинов, что придавало значительности моей персоне. Однако остальные
обитатели лагеря старались мне не докучать, хотя я чувствовал на себе любопытные
взгляды.
Катю и Лену мы отыскали в шатре, стоящем недалеко от повозок каравана
растянувшихся вдоль дороги. Девушки перешивали под себя какую-то одежду и уже
успешно общались с женщинами хуманов, хотя не знали меранского языка. Катя сразу
бросилась мне на шею и едва не свалила на землю, настолько ее переполняли эмоции.
Выдержав нападение племянницы, я поздоровался с присутствующими, и стал выяснять
у девушек, как они устроились, и требуется ли им моя помощь. Катя уверила меня,
что у нее все замечательно и обрушила на меня восторги от радушия хуманов,
которые их с Леной только на руках не носили. Лена в этом разговоре участия не
принимала и, потупив глаза, тихо сидела в углу шатра. Поведение бывшей любовницы
меня насторожило, и я решил взять Лену на пушку, сделав вид, что мне известна
тайна, которую она от меня скрывает. Я прервал водопад Катиных восторгов и,
повернувшись к Лене, сказал:
- Лена, нам нужно с тобой серьезно поговорить. Катя, ты останься в шатре, а мы
прогуляемся.
Лена медленно встала на ноги и обреченно поплелась следом за мной. Мы отошли за
повозки, отгородившись ими от посторонних ушей и нежелательных зрителей. Я
убедился, что рядом никого нет и пристально посмотрев Лене в глаза, заявил:
- Рассказывай!
- Что рассказывать? - буркнула себе под ноги Лена, пряча от меня взгляд.
- Все рассказывай! Однако ты должна знать, что от твоей искренности зависит твоя
судьба. Главное не юли и не пытайся меня обмануть, я маг и легко отличу правду
от лжи!
- Зачем мне что-то рассказывать, если ты и сам все вспомнил?
Это заявление Лены окончательно убедило меня в том, что она сделала какую-то
гадость, когда я был без сознания. Поэтому, я не стал с ней миндальничать и
грубо приказал:
- Перед тем как принять решение, я хочу услышать твою версию событий. Явка с
повинной облегчает наказание!
Лену будто ударило током и она, злобно сверкнув глазами, ответила:
- Да, я пыталась тебя задушить, когда ты был без сознания! За нами гнались
скелеты, и я до ужаса их испугалась, но мне не удалось тебя убить! У меня нет
оправданий, хотя ты практически был мертвецом, а я спасала свою жизнь и жизнь
Кати. Я думала, что у нас не хватит сил тащить твой труп двадцать километров, а
скелеты были совсем рядом. Но ты, даже находясь в беспамятстве, едва не убил
меня своей магией, и я упустила свой шанс! Сейчас я полностью в твоих руках и
готова к смерти. Мне отлично известно, что тебе убить человека легче, чем
высморкаться, но Елена Пореченкова не будет валяться у тебя в ногах и просить
пощады! Мне наплевать на то, что меня ждет, но ты должен знать, что я раскаялась
в своем преступлении и жестоко наказана муками совести! Каждую ночь ты стоишь у
меня перед глазами, и я проклинаю себя за подлость и малодушие! Больше мне
нечего тебе сказать! Действуй!
Исповедь Лены поразила меня, и я растерялся, не зная как на все это реагировать.
Душу захлестнула буря чувств, варьирующихся от жгучей ненависти, до искренней
жалости к женщине, которая загнала в себя безвыходный моральный тупик. У меня
самого был период в жизни, когда я, обезумев от потоков пролитой крови, скатился
до людоедства! Мне было хорошо знакомо состояние, когда умереть проще, чем жить,
и ты уже поставил на себе жирный крест. Поэтому жалость перевесила ненависть, а
чувства трезвый расчет. Я понимал, что возможно совершаю непоправимую ошибку и
впоследствии, это может выйти мне боком, но я простил Лену. Совесть не позволила
мне судить отчаявшуюся женщину, потому что на мне самом смертных грехов было,
как на сучке блох. Поэтому совесть не позволяла мне корчить из себя прокурора,
слишком все это попахивало трусливой местью.
Мои раздумья продолжались несколько минут, но Лена покорно ждала моего приговора.
На ее лице легко читалась все чувства, бушевавшие в ее груди, и я понял, что она
находится на грани безумия. Дальше терзать Лену ожиданием казни было слишком
жестоко, поэтому я взял ее за плечи и посмотрев в наполненные слезами глаза,
сказал:
- Лена, мне трудно говорить на эту тему, потому что я человек действия и мне
проще убить, нежели достучаться до чужой души. Я не знаю, поймешь ли ты меня
правильно, но у меня нет морального права тебя судить. Ты запуталась в своих
страхах и поступила так от отчаянья, но прошу больше не делать таких ошибок. Я
прощаю тебе попытку меня убить, и не буду терзать твою душу упреками. Мне
доводилось совершать куда более чудовищные преступления, от которых теперь не
отмыться. Чувства, схожие с твоими, я уже испытывал и мне хорошо известно
