киваю, благодарю ее за адрес и на этот раз медленно поворачиваюсь к двери.
— Постой! — кричит она. Публика почти не верит своим глазам и ушам, застывшая в толстом слое замерзшего времени.
— Меня зовут Клаудия Хассель, — говорит она и выглядит смущенной, произнеся свое имя так громко, что его слышно даже в глубине зала. — А тебя?
— Я всегда звал тебя Маленькая Буря, — говорю я и немного смущенно называю свое имя. — Приятно познакомиться.
— Ммм… — вот ее ответ.
И тут раздаются аплодисменты. Все присутствующие в кафе начинают дико хлопать, свистеть и выть. Можно подумать, что мы разыграли настоящую драму. Своего рода счастливый вариант «Пера Гюнта», где Пер наконец добивается той девушки, которую и хотел заполучить. Мы разве что не раскланиваемся и не посылаем по кругу шляпу, как бродячие артисты.
Я подмигиваю Маленькой Буре, которую отныне буду звать Клаудией, и исчезаю за дверью. Через окно я вижу, как люди показывают на меня пальцами и машут мне, и я как можно скорее уматываю оттуда.
О конце дня рассказывать почти нечего. Я заглядываю к Франку и любуюсь маленьким морщинистым Адамом, который ест салат и ползает в своем ящике совершенно счастливый, без всяких списков, пунктов, заданий или огорчений. Франк напоминает мне, чтобы я не пытался вечером жарить у Клаудии бифштексы. Вместо этого я должен попытаться выяснить, какие у нас с ней есть общие интересы.
Франк выглядит счастливым. И когда я говорю, что ему надо обзавестись девушкой, он отвечает, что боится, как бы маленькая черепаха не стала его ревновать. Маленький Адам трясет головой, будто понимает, о чем идет речь. Потом набрасывается на очередной листик салата и тщательно его жует. Мы с Франком договариваемся увидеться в понедельник, и я убегаю.
Мама пригласила к себе на вечер подруг. Папаша сидит в спальне перед компьютером и думает об Ибсене. У него вечером встреча с театральной группой. Сёс уже умотала из дома на лодочную прогулку с двумя школьными подругами. А мама только кивает, когда я говорю ей, что иду прошвырнуться. Но потом спохватывается, как будто хочет получить побольше инфы.
Я прикидываюсь, что не слышу ее вопросов, спешу привести себя в порядок и смыться.
— У тебя свидание? — вдруг спрашивает она. Подкрадывается ко мне и вглядывается в мое лицо. — Не вздумай врать. Еще никому не удалось что-нибудь от меня скрыть!
Я думаю, знала бы ты, что от тебя скрывает папаша! Но, естественно, не выдаю его.
— Бинго, мамаша! — говорю я.
После этого она выуживает из меня всю историю так же, как рыболов-спортсмен вытаскивает на берег рыбу. Осторожно, силой, хитростью и обманом. Наконец она улыбается — допрос окончен. Тем временем папаша тоже выходит к нам и слушает наш разговор. То есть, выглядит это так, словно он неуверенно бродит вокруг и вообще ничего не слышит. Но когда он останавливается с улыбкой, я понимаю, что он слышал все. Мама убегает, чтобы купить молоко, а папаша прокрадывается на кухню и возвращается с вороватым видом. Не иначе как он там что-то стибрил.
— Возьми с собой, — шепчет он мне, будто мама на улице может нас услышать. Он протягивает мне три баночки пива, я кладу их в пластиковый пакет, а сверху сую джемпер и несколько дисков.
— Так вам с Клаудией будет немного веселее, — говорит он и улыбается. Хотя я вижу за этой улыбкой нечто совсем другое. — Ты помнишь, о чем мы с тобой вчера договорились? — спрашивает он.
Я киваю, и он улепетывает в спальню, как только мы слышим на лестнице мамины шаги. Я прячу пакет за кровать и надеюсь, что банки звякнули не слишком громко.
Папаша включает телик. Время подходит к семи, и он чувствует себя неприкаянным. Четверть восьмого. Двадцать минут. Мама тоже, как вор, прокрадывается в мою комнату.
— Возьми, — говорит она тихо, чтобы папаша в гостиной ее не услышал. И протягивает мне пластиковый пакет. В нем три баночки пива. — Развлекитесь немного. Я еще помню, как человек себя чувствует в вашем возрасте, — говорит она. Я держу язык за зубами и ставлю пакет рядом со своей сумкой. — Не сомневаюсь, что вы хорошо проведете вечер, — говорит мама, быстро обнимает меня и мчится на кухню, чтобы приготовить все к приходу подруг.
А я остаюсь с сумкой, потяжелевшей от пива. Я всегда говорил, что у всех людей есть свои тайны. В моем случае две совершенно особые тайны. Можно подумать, что папаша с мамашей вообще не знают друг друга. Ни один из них не хочет, чтобы другой знал о его поступке. А может, они просто боятся, что другому не понравится, что я в субботу вечером буду пить пиво? Неужели даже взрослые так плохо понимают друг друга? Неужели мне следует отказаться от мысли стать взрослым? Я чешу в затылке и обещаю себе завтра же выяснить это у Франка. Хотя разве он знает ответ на этот вопрос, ведь он тоже взрослый. Вот и пойми их, этих взрослых!
Я успеваю посмотреть главные сообщения «Новостей» и убегаю. Мне требуются и сила, и время, чтобы доставить груз пива в Торсхов, где живет Клаудия.
Рядовой Адам смущен. Днем победа была на моей стороне. Но теперь меня преследует страх. О чем мы будем разговаривать весь вечер? Что у нас общего? А что, если ей нравится какая-нибудь дебильная музыка? А что, если она считает, что искать любопытные фактики в интернете — самое идиотское из всех известных ей занятий? А что, если она не такая красивая, как мне показалось? А что, если она решит, будто я вовсе не такой славный парень, каким показался ей днем?
А что, если?..
А что, если?..
И т. п.
От страха мысли начинают ходить по кругу. Меня пробирает холодная дрожь, колени подгибаются. Легкие проваливаются куда-то в живот, почки и печень отправились прогуляться. Я думаю о Солнце, о Франке, о Сёс, о черепахе Адаме и знаю, что никто из них сейчас меня не спасет.
Ведь я совершенно не знаю Клаудию. Придумал ли бы я лучший план на вечер, если бы был старше? Едва ли. Можно сказать, что быть взрослым — это быть слишком высокого мнения о себе. Во всяком случае, в последние недели я в этом почти убедился.
Где-то впереди висит таинственный дверной звонок на таинственной двери подъезда, где таинственная лестница ведет в таинственную квартиру. Туда-то я и направляюсь. Но по непонятной причине мне все кажется трагическим и страшным. Представьте себе, что вы тащитесь к зубному врачу. Именно так я себя сейчас чувствую. Я звоню в таинственный домофон и поднимаюсь в квартиру принцессы. Принцесса открывает дверь, и черепаха Адам вяло здоровается с ней.
— Я дома одна, — первое, что сообщает она мне, как только я вхожу в квартиру. Но это меня отнюдь не успокаивает. Я достаю пиво из сумки и ставлю его в холодильник.
— Как ты его добыл? — спрашивает она.
— Ни за что не догадаешься, — говорю я и открываю каждому из нас по банке.
— Это еще неизвестно, — она ставит в духовку пиццу.
Я рассказываю ей о папаше с мамашей, и она только качает головой и говорит, что верит мне.
— Смотри! — она показывает мне в холодильнике три бутылочки пива. — Это мне купил брат. И просил, чтобы я ничего не говорила папе с мамой.
— Ох уж эти родственнички… — я качаю головой. Разговор завязывается легче, чем я думал. Ее семья, моя семья. Тайны, ссоры, мелкие неожиданности. Мы смеемся, сравниваем своих предков и говорим, что, будь мы взрослыми, мы бы так не поступили. И никогда не признаемся в этом своим детям, когда станем взрослыми. И ничего такого не сделали бы, будь у нас младшие брат или сестра. И все в таком духе. Я чуть не смеюсь про себя, когда думаю о том, что значит быть взрослым. В ту минуту я думаю, что никогда взрослым не стану. Все это отодвигается в такое далекое будущее, что я вообще могу спокойно без этого обойтись. По крайней мере, пока живу. Я смеюсь, и Клаудия спрашивает, чего я смеюсь. — Да так, — бурчу я и опустошаю банку.
— Ты надо мной смеешься? — раздраженно спрашивает она.
Как ни глупо, я снова смеюсь, и теперь уже она ни минуты не сомневается, что я и в самом деле
