— Дорохов говорит, что отдал. Они перемолвились с ним буквально парой слов, и Витя пошел вниз. А на втором этаже его уже ждали… Дом старой постройки, даже на лестнице множество коридоров и переходов. В одном из таких переходов и ждал его затаившийся там человек. Он напал со спины и ударил по голове чем-то тяжелым. Шишка у Вити была изрядная, чуть ли не с кулак величиной. Потом его оттащили в темный закуток и бросили там. Когда он пришел в себя и обнаружил, что ни Оксаны, ни машины нет, а на том месте, где стояла машина, лежит куча разбитого стекла, он быстро сообразил, что это значит и чем чревато. Он не стал подниматься к Лопотову за разъяснениями, а побежал прямо ко мне. Вызвал меня по телефону, мы с ним встретились в том месте, где нас никто не мог увидеть, и он все рассказал мне. Мы решили, что будет лучше, если все будут считать, что он испугался и скрылся… Витя доверился мне. Он понимал, каких дел я могу наворотить в ярости, узнав, что он не уберег Оксану, и все равно пришел. И я поверил ему… К счастью, с Оксаной ничего не случилось, — он невесело усмехнулся. — Если в данном случае можно так сказать… Я передал деньги, и ее отпустили. Разумеется, Лопотов попадал под подозрение, и все внимание мы сконцентрировали на нем. Под контролем был каждый его шаг — и во время передачи денег, и во все последующие дни. Но именно этот пристальный контроль и убеждает в его невиновности. Я знаю, как ведут себя виновные люди… Такое ощущение, что кто-то подставляет не одного из них, а двух сразу…
— Святой человек, — вздохнул я. — Я тебе поражаюсь…
— И все же я им верю, — упрямо покачал головой Зимин. — Я их слишком давно знаю, и мы вместе съели не один пуд соли.
— Люди имеют свойство меняться со временем, — сказал я, — как виноградный сок: кто-то превращается в вино, а кто-то в уксус… Когда ты собираешься отправить Оксану за границу? — напрямик спросил я.
Зимин на мгновение замешкался, изучающе глядя мне в глаза, но все же ответил:
— Завтра. Думаю, что теперь нет смысла скрывать это. Я уже подготовил все к ее отправке. Завтра в девять утра она улетает… В безопасное место… А до этого времени я усилил охрану. Твой друг священник тоже ни на минуту от нее не отходит, словно моей охраны недостаточно или же она не профессиональна. Завтра, после ее отъезда, я отложу все и займусь исключительно этой проблемой. Я не позволю им выжать меня ни из этого города, ни из этой страны. Я доберусь до них…
— Завтра? — задумался я. — И об этом никто не знает? С какого аэропорта намечен вылет?
— Ржевка, — сказал Зимин. — Только…
— Я понял, понял, — кивнул я. — Значит, Ржевка… Завтра в девять… И об этом еще никто не знает…
— Ты в этом уверен? — обеспокоенно спросил Разумовский, выслушав меня. — Но это мало реалистично. Охрана будет удвоена. Все опасные моменты предусмотрены и контролируемы…
— Завтра, — убежденно сказал я. — Этот день — кульминация. За ней последует развязка. И если я не ошибаюсь в своих подозрениях, то она никуда не полетит. Произойдет что-то, что отложит ее отлет или сделает его невозможным.
— Думаешь, ей грозит опасность?
— Боюсь, что нет…
— Как это понимать? — удивился иерей.
— Зимин любит ее, а ты заинтересован в ее безопасности, выступая в этом деле фактически с ее стороны… Вы — заинтересованные лица. А мне до этой девчонки нет никакого дела. Меня интересует суть проблемы, раскрытие преступления.
— Ты… Ты подозреваешь ее? — нахмурился Разумовский.
— Нет, не подозреваю. Я уверен в ее причастности, — заявил я, игнорируя его возмущенный взгляд. — Я в этом убежден. Только тебе и Зимину я ничего доказывать не собираюсь. Это бесполезно.
— Потому, что это глупость, — замотал головой Разумовский. — Как ты можешь так говорить? У людей беда. Девушка пережила такой ужас… Ее верность заслуживает восхищения, а смелость и преданность достойны всяческой похвалы. Ее мать просила меня поговорить с ней, чтобы Оксана была более предусмотрительна, более рассудительна, но я не могу даже советовать что- то, что может опорочить их чувства друг к другу. Зимин действует совершенно правильно, уводя ее с «линии огня». Завтра, когда девушка будет в безопасности…
— Не будет она завтра в безопасности.
— Завтра тебе будет стыдно! — укорил меня иерей. — Завтра, когда самолет оторвется от земли, ты даже не сможешь смотреть мне в глаза от стыда. И не вздумай хоть намеком, хоть взглядом выставить свои грязные подозрения перед ними. Если ты это сделаешь… Я даже разговаривать с тобой не стану!
— Я близко к ним не подойду до самого отлета, — заверил я. — Более того, они даже видеть меня не будут… По крайней мере, я постараюсь, чтобы они меня не видели.
— Как же ты можешь?! — Разумовский был оскорблен до глубины души, словно я только что обвинил его самого. — Как тебе могла прийти в голову такая идея?! Думаешь, я не ломал голову над всеми этими событиями? Или я глупее тебя? А может быть, Зимин недостаточно затратил сил и средств на расследование? Она не может быть причастна к этой истории. Это все и без того принадлежит ей. Ты же прекрасно понимаешь, что стоит ей только попросить, и он отдаст ей все, что она захочет… Ты видел хоть одного человека, который воровал бы сам у себя?! При этом устраивал собственные похищения и покушения на самого себя? Не обижайся, Коля, но ты заигрался…
— Вот так же и Зимин роет себя яму, — сказал я. — Так же рассуждали и все эти «независимые» эксперты и сыщики. Все, чем владеет Зимин, действительно принадлежит и Оксане Омичевой… Но только до тех пор, пока они вместе. И принадлежит ли он сам ей, а она — ему?..
— Ты имеешь в виду наивный страх Зимина перед браком? Они поженятся, уверяю тебя. Вся эта история значительно повлияла на его мировоззрение, отделяя истинное от ложного. Он понимает, насколько дорога ему Оксана, и понимает, насколько беспочвенны его надуманные подозрения.
— А я бы назвал это интуицией, — пошел я на обострение конфликта, чувствуя, как начинают потрескивать волосы на моей голове от наполненного огнем праведного гнева взгляда Разумовского. — Он отличный бизнесмен, и интуиция у него развита превосходно… Просто сам себе он объясняет это иначе, в очередной раз предпочитая обвинять себя, а не ее или своих друзей. Как ты мог бы уже заметить, Зимин все усилия направляет не на поиски улик, а на поиски оправданий для своих близких. Он хочет это так видеть, и он это так видит. Даже работу службы безопасности и частных детективов по выявлению агентов внутри корпорации он ставит себе в вину. Ему проще терять деньги, чем проводить непредвзятый анализ. Единственное, что его к этому подталкивает, — страх за жизнь и здоровье его близких. До поры до времени их не трогали, извлекая деньги иными способами, но сейчас положение дел изменилось, а стало быть, все близится к развязке. Это можно понять, анализируя последние события.
Я не знаю, кто затеял эту игру, и не знаю, каким образом они столь легко осуществляют схему «перекачки» денег, я не знаю, как им удается так ловко избегать подозрений и каким образом они намереваются завершить эту полугодичную серию преступлений, но я надеюсь разобраться в этом до наступления кульминации… Хотя времени до этой поры осталось не так уж и много. Я убежден, что завтра Оксана никуда не полетит…
— Ты можешь объяснить, что подтолкнуло тебя к столь… столь некрасивым подозрениям?! — ярился Разумовский.
— Могу. Но не хочу, — нахально заявил я. — Ты сейчас кроме своего возмущения и видеть ничего не хочешь. А уж те тонкости, которые заинтересовали меня сейчас, покажутся тебе возмутительными и смехотворными. Я рассказал тебе о своих подозрениях только потому, что завтра, когда события ускорятся, у меня просто не будет времени спорить с тобой. А мне потребуется помощник…
— Я не буду помогать тебе в этом, — решительно отказался иерей. — В этом — не буду! Ты хоть сам понимаешь, как твое поведение и твои подозрения выглядят со стороны? Возьми за пример Зимина. Честный и добрый человек. Ему такие подозрения даже в голову не приходят.
— Вот потому-то он и не может так долго найти ответ… А преступления и все, что их окружает, вообще грязное дело. И сыщики, копающиеся в «грязном белье», редко встречают одобрение. И это хорошо, потому что изначально человек настроен не на подозрительность и пакостность. Но ведь я не
