князь. Прошлой зимой – вот примерно в это же время – получилось так, что Олег влетел в лапы ниггеров. Так они я уж не говорю, что его били. Они ему под левым боком разожгли костер. Вот ты себе это просто представь, Раде. Они его жгли огнем и спрашивали, где наш лагерь и сколько нас. А он им все равно ни хрена, – Вадим покачал пальцем перед лицом македонца, – он им ни хрена не сказал. Просто взял и не сказал. Как пионер-герой. Знаешь про таких?

Раде молча царапал пальцем выемку в снежном блоке. Вадим, кажется, почувствовал мое присутствие – оглянулся и, нервно улыбнувшись, махнул рукой:

– Все спокойно, Олег.

– Я вижу, – флегматично кивнул я. – Только это спокойствие меня не очень-то устраивает.

Я считал слонов и в нечет и в чет,И все-таки я не уснул,И тут явился ко мне мой черт,И уселся верхом на стул.И сказал мой черт:«Ну, как, старина,Ну, как же мы порешим?Подпишем союз, и айда в стремена,И еще чуток погрешим!И ты можешь лгать, и можешь блудить,И друзей предавать гуртом!А то, что придется потом платить,Так ведь это ж, пойми, – потом!Аллилуйя, Аллилуйя,Аллилуйя, – потом!Но зато ты узнаешь, как сладок грехЭтой горькой порой седин.И что счастье не в том, что один за всех,А в том, что все – как один!И ты поймешь, что нет над тобой суда,Нет проклятия прошлых лет,Когда вместе со всеми ты скажешь – да!И вместе со всеми – нет!И ты будешь волков на земле плодить,И учить их вилять хвостом!А то, что придется потом платить,Так ведь это ж, пойми, – потом!Аллилуйя, Аллилуйя,Аллилуйя, – потом! И что душа? —Прошлогодний снег!А глядишь – пронесет и так!В наш атомный век, в наш каменный век,На совесть цена пятак!И кому оно нужно, это «добро»,Если всем дорога – в золу…Так давай же, бери, старина, перо!И вот здесь распишись, в углу».Тут черт потрогал мизинцем бровь…И придвинул ко мне флакон.И я спросил его: «Это кровь?»«Чернила», – ответил он…Аллилуйя, аллилуйя!«Чернила», – ответил он.А. Галич

Я лег поздно, можно было даже сказать, что уже утро. Поэтому вполне законным было мое возмущение, когда меня начали тормошить – и выяснилось, что всего полседьмого, а проспал я едва полтора часа.

«Начинается, – подумал я. – Водрузил на себя шапку Мономаха, поздравляю…» Вслух я вежливо спросил:

– Какого черта надо?

– Олег, – будил меня Басс, – вставай. Тут к тебе человек приполз.

– Ты что, заболел? – осведомился я, садясь на топчане. Около огня сидел незнакомый мне парнишка… нет, знакомый, только я не помнил, откуда его знаю. Парнишка грел над пламенем руки и улыбался. Лицо слева у него было поморожено.

– Ты меня не помнишь? – спросил он по-немецки. – Я Мюлле. Мюлле Френкель.

– Мюлле! – Я почувствовал, что тоже улыбаюсь. – А, конечно, мы же бегали вместе – ты меня обогнал, тогда, ну, на Малее, да!

– Точно. – Мюлле улыбался еще шире. – Это я.

– Погоди. Постой. – Я встал, начал разыскивать в полумраке сапоги-унты. – Что ты здесь делаешь?!

– Я не один. – Мюлле встал и перестал улыбаться. – Меня послал Андерс, наш фюрер. У нас девятнадцать мальчишек, мы ночуем в лесу, километрах в пяти от опушки. Мы готовы вам помочь – ударить утром с тыла по урса.

– Так. – Я затягивал ремни унтов. – Ты шел один?

– Да, меня никто не заметил. – Мюлле принял из рук Зорки котелок с настоем вереска, кивнул благодарно. – Я немного поморозился, но это ничего… Мы шли мимо на нашу вторую зимовку, на Дунай. Ну и… – Он присосался к котелку, потом передохнул и продолжал: – До света я еще успею вернуться. Что передать фюреру?

– Да что тут… – начал Басс, но я взглянул на него, и он умолк.

– Но это правильно, – согласился я. – Вот что, Мюлле. Допивай и давай обратно. Во-первых, конечно, поблагодари Андерса за помощь. А во-вторых… Во-вторых, когда будете готовы, подайте сигнал.

– У нас есть рог, – торопливо сказал Мюлле, отставив котелок. – Мы затрубим в него перед атакой.

– Да, – кивнул я. – Тогда мы тоже атакуем.

– Урса лучше гнать в ту сторону. – Я увидел, что Вадим тоже на ногах. – Там вдоль Марицы идет овраг, заросший буреломом. Сейчас там доверху снега.

– Я передам, – согласился Мюлле, надвигая капюшон. – Ну, я пойду, а вы готовьтесь.

– Осторожней, – сказал я ему уже в спину. Басс пошел проводить. Я посмотрел на Вадима и со вздохом продолжил: – Буди остальных. Всех.

– Не выспался? – понимающе спросил он.

– На том свете отосплюсь. – Я потянулся за бригантиной.

– А мы на каком? – ошарашил меня вопросом Вадим.

Я не нашелся, что ответить.

* * *Два дубочка вырастали рядом,Между ними тонковерхая елка.Не два дуба рядом вырастали,Жили вместе брата два родные…

У Зорки был хороший голос, и, по-моему, она сама толком не замечала, что напевает, ровными движениями брусочка песчаника затачивая свою корду. Мне не хотелось останавливать ее пение, тем более что песня по-сербски звучала очень красиво – я невольно и с грустью вспомнил Кристину… Но потом все-таки подал голос:

– Можешь не стараться. У меня есть правило: девчонки идут в бой только тогда, когда другого выхода просто нет.

Зорка медленно подняла на меня глаза и свела брови – красивые, длинные и темные:

– Что? – прищурила она один глаз. – А ты знаешь, как я стреляю?

– Наверное, хорошо. – Я пожал плечами. – Но это ничего не меняет.

Несколько секунд мы мерялись взглядами. Потом Зорка отвела глаза… и я перехватил над плечом, отклонившись, брошенный мне рукоятью в лоб охотничий кинжал.

– Ай-ай, – с насмешкой сказал я, перебрасывая оружие ей обратно. – Вот тут ваша вещь… Пока нас не будет, расспроси о наших правилах кого-нибудь из моих девчонок.

– У тебя гарем? – Она убрала кинжал.

– Ну что ты, – улыбнулся я, – мне хватает Танюшки. Кстати, можешь как раз с ней и поговорить.

Повернувшись спиной, я зашагал к мальчишкам, скопившимся у баррикады, но через два шага повернулся и добавил:

– А поешь ты очень хорошо.

Я еще издалека заметил, что на меня смотрит Раде. И, когда я подошел к мальчишкам, он без насмешки сказал:

– На твоем месте я бы поостерегся теперь, чтобы она не зарезала тебя ночью.

Я промолчал, натягивая на левую руку крагу. Куртки на мне не было, на плечи поверх бригантины, надетой на летнюю кожу, был наброшен меховой плащ. Справа от меня Игорь Басаргин, положив палаш на баррикаду, задумчиво рассматривал блик на его лезвии. Потом искоса глянул на меня и вдруг сказал:

– Дарю вам с Танюшкой. Не мое, но красиво. Слушай.

Во сне и наяву, едва глаза прикрою,Пульсируют, звучат два сердца, два птенца.Со мной ты танцевал над солнечной страною —И все-таки, увы, не разглядел лица…Слепил полярный день истомою полночной,Сверкая, таял снег, и музыка лилась.Во сне и наяву мы танцевали молча,Сначала в первый раз, потом в последний раз…Покуда два птенца, крича, рвались друг к другу,Мы, нежно обнявшись, кружились над землей,Со мной ты танцевал под солнечную вьюгу,Во сне и наяву она была со мной.Покуда длился танец, покуда мы молчали,Покуда длился день, и ночь, и явь, и сон,Два выросших птенца с окрепшими крыламиРванулись в вышину, под синий небосклон…[43]

– Спасибо, – я пожал

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×