Скажи миру – «нет!»

– Отдай ее, – сказал паук.

– Что, не можешь подойти? – Я перевел дух.

– Не могу. Но и ты не сможешь уйти, а пить и есть тебе тут нечего. Отдай и уходи.

Да, он боялся моего правого кулака. Странно… В нем – эфес палаша… В рукояти мечей вкладывали мощи святых, так, может… Нет, ерунда. У меня не полая рукоять. Но ведь боится! Серебра, что ли? Но и серебра там нет – железо, бронза, кожа, дерево…

– Кем ты был? – вдруг спросил я. Паук изучал меня внимательными глазами. – Ведь ты был человеком?

– Был, – подтвердил паук. – Давным-давно. Я не помню, сколько прошло времени. Да это и не важно. Отдай ее мне.

Вместо ответа я показал ему кулак с палашом. Паук присел – брюхом к земле.

А я увидел гравировку на навершии моего оружия. Ту самую свастику.

– Боишься свастики?! – Я сам себе не поверил. Для меня свастика, что бы там ни было, оставалась символом войны и зла, которое принесли фашисты. – Ты боишься свастики?!

Паук издал странный звук – словно бы хихикнул. Потом сказал:

– Ты русский, это видно даже без разговора… Для тебя существует только ваша собственная история… Да, я боюсь свастики, как боится ее любое зло, если она в чистых руках… Но я предлагаю тебе обмен.

– Обмен? – Я был не настолько поражен, чтобы опустить оружие, но удивился сильно. – Что у тебя есть и что есть у меня, что менять-то?

– Смотри, – сказал паук и человеческим жестом провел по воздуху, словно по стеклу, одной из лап.

Вы видели, как стекают по окну капли дождя? А теперь представьте, что вот так же стекает целый ручей и стекло следом за ним мгновенно высыхает, а изображение там, за стеклом, – уже совсем другое… да и стекла-то – нет.

Передо мной был прямоугольник – метр на два, похожий на обычный дверной проем, в котором сняли с петель дверь. А за этим проемом…

– Это обман, – сказал я, созерцая спокойную воду Пурсовки почти у моих ног, слушая шум машин на мосту над головой. Окурки на грязноватом песчаном берегу…

Проем выводил под мост недалеко от почты. Частое место наших игр. До меня донеслись голоса людей и смех.

– Нет. – Голос паука был странно грустным. – Это правда.

Преодолев себя, я шагнул от проема обратно к Танюшке и покачал головой:

– Там – уже не мой мир.

– Подумай, – заметил паук, – он достаточно велик, чтобы вместить двух Олегов.

– А в этом не останется ни одного? – Я овладел собой и усмехнулся. – Нет уж. У меня тут дела и друзья.

– Сейчас, – вдруг зло – с человеческой злостью! – сказал паук. – Но не будет ни дел, ни друзей, если ты не отдашь девчонку, дурак!

– Чтобы ты ее сожрал? – Я показал элементарную фигу.

– Я не собираюсь есть ее… – казалось, эта мысль его насмешила и одновременно заставила задуматься.

А я против воли – просто из любопытства! – спросил:

– А такие… двери, они есть только тут?

– Они прячутся во всех туманах, – ответил паук. – И в них довольно легко войти. Надо только привести в туман и отдать Охраннику своего лучшего друга.

– Так вот как ты тут оказался! – осенило меня. Паук дернулся, словно я ударил его; потом прошипел уже без человеческих интонаций:

– Да-а-а…

Воздух в «двери» дернулся, и я увидел… нет, уже не берег реки, знакомый мне с детства. Это самое место, где я стоял, – берег ручья. Только, похоже, была зима. Возле ледяной кромки лежал ничком светловолосый мальчишка в раскинутом полушубке – я видел рукоять какого-то оружия, родинку на виске и угол приоткрытого рта. К нему, проваливаясь в снег по колено, бежал мальчишка помладше меня, тоже светловолосый, на бегу придерживавший на бедре меч.

– Федька! Федька! – Он ухнул в снег по бедра, рывком добрался до лежащего товарища, нагнулся над ним. – Федь, кто тебя?!

– Во-ды-ы… – простонал лежащий. – Пи-ить…

– Сейчас, сейчас! – Мальчишка дернулся к ручью, ладонью сломал ледяную кромку… и упал бы в воду, не подхвати его мгновенно вскочивший Федька.

– Прости, – тихо сказал он, и меня поразило его лицо – смесь радости и жуткой, виноватой тоски…

…– Это был ты? – спросил я.

Паук ответил сразу же:

– Я. И мой друг Федька. Мы были тут вместе три года и несколько раз спасали друг друга. Я бы отдал за него жизнь. И отдал… от меня немного осталось.

– Он оставил тебя Охраннику? – догадался я. – И вернулся… домой? Давно это было?

– Все так. А давно ли, я не знаю.

– Значит… – Я огляделся. – Ты тут не один? Где другой Охранник?

– Я тут один, – возразил паук. – В том-то и дело, что Охранник, нашедший себе замену, умирает.

– Умирает? – переспросил я. – И ты…

– И я, – подтвердил паук. – Я только об этом и мечтаю. Уже давно.

Я молчал. Что тут было сказать или спросить? Молчал и паук, которого когда-то звали Федькой.

– Мне тебя жалко, – вырвалось у меня. – Правда жалко. Но Танюшку ты не получишь. – Я наклонился и вынул руку Танюшки из ручья. По ее телу словно бы проскочила электрическая искра, и я увидел, что она просто спит.

– Догадался, – сказал паук. – Но смотри. Ты, наверное, думаешь, что хорошо знаешь своих друзей. Я тоже так думал – а теперь я здесь. Тебя может ждать та же судьба.

– Мои друзья меня не предадут, – твердо сказал я. – Как я не предам их. Тебе просто не повезло.

– Время идет, – загадочно заметил паук. – Идет, приносит и уносит. И не все плохо, что оно уносит. А принесенное – не всегда хорошо.

– Тебе просто не повезло, – повторил я и коснулся плеча девчонки: – Тань, просыпайся. Я пришел за тобой.

Были тайны тогда неоткрытыми,
Мир земной был широк, неисхожен.
Мастерили фрегат из корыта мы
С парусами из ветхой рогожи.

Мы строгали из дерева кортики,
Гнули луки тугие из веток,
Капитаны в ковбойках и шортиках,
Открыватели белого света.

Белый свет был суров и опасен.
Он грозил нам различными бедами.
Караулил нас двоечник Вася
И лупил – а за что, мы не ведали.

Мир являл свой неласковый норов,
И едва выходили за двери мы —
Жгла крапива у старых заборов,
Жгли предательством те, кому верили…

Мы, бывало, сдавались и плакали.
Иногда спотыкались и падали.
Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,
Ощетинясь сосновыми шпагами.

Жизнь была нам порою как мачеха
И немало нам крови испортила.
И тогда вспоминал я, как мальчиком
Помнил честь деревянного кортика.

А когда было вовсе несладко
И казалось, что выхода нет,
Будто в детстве, спасал меня Славка
Десяти с половиною лет.

…Вот он мчится, как рыцарь из сказки,
В тополиной июньской пурге.
И как рыцарский орден Подвязки —
Пыльный бинт на побитой ноге.

В. Крапивин

– Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!

– Не смей меня трясти!!!

Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на двойной залп лазерных