Басаргин, сидя у стены, негромко напевал, подыгрывая себе, – и большинство наших, устроившись кучей, сидя и полулежа на шкурах вокруг, слушали.
Очень тихо, стараясь даже двигаться бесшумно, я разделся и присел, опершись локтем на край стола. Вошедшая следом Танюшка устроилась у меня за спиной и оперлась локтем на плечо…
Песня кончилась, Игорь продолжал задумчиво трогать струны. Мы с Танюшкой пересели за стол. Еды еще хватало (правда, мороженого, конечно, не осталось), мы снова нагрузили себе по тарелке из «остатков» – я лично опять был голодный. Наверное, после прогулки, а елось сейчас даже с большим аппетитом, чем вначале. Кроме того, теперь можно было и не спешить, стараясь попробовать все.
– Там так хорошо, снаружи. – Танюшка вздохнула. Я кивнул, жуя кусок ягодного леваша. Хотелось сказать что-нибудь умное, но снаружи появился Санек.
– Во! – удивился он. – Я не понимаю, что вы тут все делаете в новогоднюю ночь?! На воздух, все на воздух, поживей, граждане, а то не успеете!
– Куда не успеем? – поинтересовался кто-то.
– Да потанцевать же! – рявкнул Санек…
…Мороз стал покрепче. Танцевала пока что одна только пара – Игорь Северцев с Кристиной. Оба занимались в Кирсанове бальными танцами и сейчас легко и уверенно кружились около костра. Очень красиво и завораживающе – казалось даже, что на них не меховая одежда, а бальные костюмы. Мы, вывалившись из пещеры толпой, переговаривались и смеялись сперва, а потом застыли и замолкли. Мне даже почудилась на миг музыка вальса – красивая и широкая, как спокойная река…
– Шиз-га-ру-у да-ва-ай!!! – заорал Сморч, нарушив очарование. Я покосился на него с неудовольствием, но Север, засмеявшись, махнул рукой, и они с Кристиной тут же перестроились на брейк, в котором тоже были мастерами. Но это худо-бедно могли у нас танцевать все – особенно «верхушку», а «нижняк» на снегу и не потанцуешь…
…Завалившись на настил – отдохнуть, – я совершенно неожиданно уснул. Даже не уснул, а отрубился, как выключили. И так же странно проснулся – рука с часами была прямо перед глазами, и я понял, что проспал всего минут сорок. Очевидно, сказалось копившееся нервное напряжение.
Танюшка полулежала рядом, держа ладонь у моего виска. Кажется, все наши были тут – валялись индифферентно на шкурах и слушали опять Игоря. Он пел песню из недавно вышедшего на экраны фильма про гардемаринов…
Честь – красивое такое слово из интересных фильмов, романтичное и звонкое… но мы мало о ней думали там. Там это было именно слово из фильмов, совсем не имевшее отношения к нашей повседневности.
Здесь это слово обрело свой первоначальный и единственный смысл, острый и определенный, как клинок шпаги в умелой руке бойца. Честь – это стоять друг за друга. Честь – не предавать своих, не лгать им, не бросать в бою. Честь – не гнуться, не отступать перед врагом. Честь – это… Честь. И все тут. Ни убавить, ни прибавить…
Я слушал, лежа неподвижно, даже не подавая знака, что проснулся. Все вокруг были свои, все было сейчас хорошо и правильно, и огонь в очаге горел, поленья стреляли золотистыми искрами… и наступил Новый год, и праздник, кажется, удался.
А еще я думал, и эта мысль стояла где-то сзади, как черная фигура на границе освещенного костром круга… думал: а не последний ли это счастливый день для всех нас?
– В общем, Саня со Сморчем и Бэном висят у них на хвосте… точнее – на боку. – Север повел плечами, разминая их после долгого бега. – Грек твой был прав. Идут – не меньше полутысячи. Осторожно идут, во все стороны дозоры высылают.
– Ничего, – отозвался Сергей. – Ирка с Наташкой Мигачевой сейчас уже, наверное, к чехам подбегают. Да и австрийцы, должно быть, подошли…
Игорь Мордвинцев, Север, Сергей и я стояли на заснеженном склоне среди черно-белых деревьев, неясно рисовавшихся в предрассветном сумраке. Вадим, убежавший на разведку, мотался где-то впереди, выслеживал уже совсем близких урса. Ручей внизу склона, невидимый отсюда, тонко звенел на камешках – незамерзающий, оживленный… Его берегом двигались несколько черных теней – шли кабаны, и их похрюкиванье доносилось до нас.
– Мы с Иркой вчера, перед тем, как она ушла, поцеловались первый раз, – задумчиво сказал Игорь.
– Да ты че? – иронично спросил Сергей.
Я толкнул его локтем, но Игорь не обратил внимания на иронию, продолжал озабоченно:
– Зря ты ее, Олег, послал. Ей же тяжело будет… Наташка – та крепкая…
– И парня нет… – кивнул Сергей, я пихнул его коленом, но Игорь снова его не услышал:
– А Иринка – она…
– Она на лыжах бегает в сто раз лучше меня, – не выдержал и я наконец.
– Что нетрудно, – заметил Север и подвигал шпагу в ножнах.
Все умолкли, и в молчании холодный январский рассвет обступил нас со всех сторон – стало даже холоднее, чем было. Мы не двигались, только временами переносили свой вес с одной ноги и лыжи на другую, да еще иногда кто-нибудь зевал, закрывая рот крагой.
– Холодно, – пожаловался Игорь Северцев, похлопывая себя руками по бокам.
– Градусов двадцать, – подтвердил Сергей. – Что, мерзнешь, Север?
– Иди ты, – беззлобно сказал Игорь. – Леший, ты чего молчишь?
Я выдохнул длинную струю густого пара. Мне никогда не нравилось обсуждать очевидные вещи. Как у Гашека: «– Я вчера видел похоронную процессию. – Видать, помер кто-нибудь…» Редкостно содержательный разговор… Да и не казалось мне, что очень уж холодно.
Рассвет медленно-медленно, словно через силу, вползал в лес, остывший и белый. На суку совсем недалеко от нас мрачно сидела ворона, и звон ручейка в овраге казался неуместно-потусторонним. Снег был сухим, и в эту паразитку невозможно даже запустить снежком. Она же этим пользовалась – сидела и по временам скандально орала, чем добавляла уныния к общей картине.
– Не люблю зиму, – неожиданно вырвалось у меня.
– Заговорил! – агрессивно обрадовался Игорь. Но развития атаки не последовало.
Сергей подобрался и вытянул руку:
– А вот и Вадька.
– Угу, – подтвердил я, наблюдая, как Вадим сноровисто спускается на лыжах по склону наискось. Он
