ребятки Мясника! Так что новенькие присоединились к нам с закрытыми глазами. Я лично был только рад появлению еще двух бойцов. Вильме, правда, Франсуа предложил было уйти к нашим девчонкам, но австриячка просто посмотрела
…Произошло это еще тем вечером, когда наш отряд только собирался отправиться в поход недалеко от пещеры Тезиса, а вот теперь почему-то вспомнилось. Мы жгли костры и отдыхали. Было немного странно видеть почти сотню вооруженных мальчишек и девчонок, ходивших, лежавших, перекликавшихся, что-то певших, жевавших, смеющихся у нескольких костров. Чем-то это напоминало турслет в особо романтических условиях.
Я аккуратно затачивал кусочком песчаника режущую кромку палаша, весело поглядывая по сторонам и прислушиваясь к тому, как Игорь Басаргин смешит собравшихся вокруг, читая на память филатовского «Федота-стрельца». Читал он, по-моему, даже лучше самого Филатова.
Совершенно неожиданно вмешалась Наташка Мигачева. Скорчив физиономию базарной торговки (что при ее раскосых глазах и круглом плутоватом лице было довольно просто), она вступила сварливым голосом:
Я попробовал острие палаша пальцем и, оставшись доволен, поднялся, потягиваясь.
– Пойду пройдусь, – вполголоса бросил я Вадиму, который, смеясь, мельком кивнул.
Неспешно, лениво я побрел в темноту – от костра к костру, ощущая какую-то веселую пустоту и тихонько посвистывая сквозь зубы. Трава под босыми ногами была еще теплой, мягко-шелковистой.
Около соседнего костра мальчишка с копной медных кудрей наигрывал простенький мотив на самодельной блок-флейте. Девчонка из отряда Франсуа напевала по-французски, и я неожиданно понял, что улавливаю суть – через слово, но улавливаю…
Печальная была песенка, а голосок девчонки – чистый, как звон хрустального бокала. Я постоял, слушая еще, но смысл рассыпался на отдельные слова, остался только красивый голос, сплетавшийся с посвистом флейты. И я двинулся дальше.
Возле другого костра кто-то из русских Франсуа вспоминал под общий хохот, как они встретились – в свое время – с пятью девчонками, попавшими сюда с сумками, полными черного хлеба, без которого все к тому времени уже обалдели. Я сглотнул слюну, на миг ярко-ярко представив себе вкус и – главное! – запах свежего черного хлеба. Из магазина лично я домой никогда не доносил хлеб с необкусанной горбушкой…
Я вздохнул и, передернув плечами, зашагал обратно – к своему костру. Точнее – к тому, у которого сидел вначале. И еще издалека услышал бесшабашный, сильный голос Кристины – стоя возле огня, она пела, и как пела – я даже не помню, чтобы слышал от нее еще когда-нибудь такое…
ахнули хором сидящие у костра, и я видел обнявшиеся руки и вдохновенно-отстраненные лица…
уже как-то запредельно звенел весенним громом голос Кристины, и ему откликались остальные:
– Эй-й, любо-о-о!.. – последней отчаянной струной лопнул в наступившей тишине голос Кристины, и она почти упала рядом с Севером, который обнял ее и, притянув к себе, постарался словно бы укрыть со всех сторон…
А мне вдруг вспомнился палаш, упавший поперек тропы передо мною… Но уже в следующий миг я увидел, как Танюшка, чуть приподнявшись с места, ищет меня взглядом.
И я вышел из темноты – к ней.
Скелеты лежали в одном и том же положении – как «указатель Флинта» из «Острова сокровищ», протянув вскинутые над головой руки в море. Их было не меньше десятка, но легкий ветерок доносил отвратительный запах гниения – с левого края лежало уже здорово разложившееся, но еще целое тело. Неясно – чье. Нам не очень хотелось подходить.
Тезис, Франсуа и я стояли чуть выше скального выступа, «украшенного» скелетами, и разглядывали высящийся в полукилометре от берега остров.
Он напоминал крепость с башней, только все это было естественным. Светло-желтое полукольцо пляжа, естественный вал, естественная скала-башня… Даже отсюда было видно, как на «валу» ходят люди, а на «башне» развевается знамя.
По проливу в сторону берега двигалась лодка. С нее нас не видели – мы вышли из-за поворота тропинки и двигались на фоне скалы. Остальные ребята наших отрядов вообще были за километр отсюда в удобной рощице.
– А что, если попробовать взять «языка»? – предложил Тезис. – Сколько их в лодке?
– Вроде бы трое, – вгляделся Франсуа. – Справимся… Ты как, Олег?
Я молча поднял руку в знак согласия…
…Когда мы добрались до кустов, росших на границе пляжа, лодка уже подгребала вплотную. Это была если и самоделка, то очень умелая. Двое – они сидели спинами к нам, видны были только голые плечи, черные от загара, и торчащие во все стороны вихры, у одного светло-русые, у другого темные, – гребли. Третий – в коже – устроился на корме, положив на высоко поднятое колено арбалет. Неловко положив – случайно выстрелит, и кто-нибудь из его друзей словит болт в лоб…
Я тихо вздохнул. Мне было так себе – гадко, если честно. Трое минус два – останется один, и того мы будем допрашивать, а потом – все ясно… Вот б…ство, вечная проблема: «носители Зла» внешне и каждый по отдельности могут быть вполне нормальными людьми, даже симпатичными…
Просто ненавидеть «их». Куда труднее – конкретно «его».
В то же время я знал, что не замешкаюсь и не дрогну, убивая. И это тоже было мерзко.
Лодка вошла в полосу невысокого прибоя. Гребцы перестали работать веслами и неловко вывалились через борта в воду.
– Так, – сказал Тезис.
Они двигались неловко, потому что на левой ноге выше щиколотки и у того, и у другого сидела деревянная колодка, из-за которой приходилось подволакивать ногу и вообще ступать как-то боком, еле- еле. Напрягаясь, мальчишки вытащили лодку на берег, и только тогда тот, с арбалетом, соскочил на песок, придерживая шпагу. Бросил закованным две большие сумки и махнул рукой по берегу, что-то сказав по- итальянски. Они побрели в разные стороны, а арбалетчик уселся на носу лодки и, отложив оружие, достал откуда-то со дна какую-то еду, начал со вкусом лопать. Нас разделяло метров десять – мало, но вполне достаточно, чтобы он успел схватить оружие и выстрелить. И слишком, пожалуй, много, чтобы я сумел точно попасть ножом…
Двое… рабов (мне понадобилось усилие, чтобы даже мысленно назвать мальчишек этим древним