испуга или растерянности не было. Наоборот, мелькнуло несколько мыслей чисто делового характера: куда я лечу — в трещину?.. Почему же ни за что не задеваю и не ощущается свиста в ушах, как рассказывал Павлов? Чем все это кончится?..
Эти отрывки мыслей прервались жестоким, глухим ударом в левый бок — полет прекратился, я где-то внизу и, кажется, цел. Не успел я простонать, — новый тяжкий удар обрушился на плечо и голову: глыба снега придавила меня. С трудом освободившись от снега, я не увидел впереди стены льда и понял все: я не в трещине, а свалился с обрыва. Целы ли товарищи?
Подняв голову, я увидел стену ледника и на верхней части его — еле различимой — заметил повисшую упряжку. Шесть собак болтались на цепочках, прикрепленных к ошейникам, и задыхались — все остальное скрывалось во тьме и движении вьюги. Я стал кричать:
— Отстегните ошейники, собаки задохнутся!
Долгое время никто не отзывался на мои вопли, наконец донесся голос Пустошного, — он лежал на животе, выглядывая из-за края обрыва. Я приказал ему немедленно обрезать постромки. Через минуту на меня упала кучка полузадох-шихся собак. Все были еще живы. Бедняги отнюдь не понимали, что с ними происходит. Лежа несчастной, перепутанной ремнями кучкой, они тихонько повизгивали. Сверху спустили на веревке груз, двух оставшихся собак и нарту, побросали мелочь. Оставалось спуститься самим. Прыгнули и люди. Седов свалился с лавиной, которая не выдержала его тяжести. Все кончилось счастливо. Пока мы распутывали собак и приводили в порядок нарту, вьюга разыгралась. Ветер, скатываясь с ледяного покрова, шипел, свистел, забрасывал нас тучами снега. Все было готово — мы тронулись в путь. Не прошли за час и сотни метров, — и то не по верному направлению — поднималась буря. Решили поставить палатку. Усталые от напряжения и приключений, мы улеглись спать. Нам этот сон не дал отдыха. Палатка, поставленная наспех, колотила в бок, как злая нянька. Иногда я забывался дремотой, начинало казаться, что кто-то будит, — я просыпался. Буря разыгрывалась. Так лежали мы в спальных мешках более двенадцати часов. Стало как будто утихать: стенки палатки больше не колебались, но сдавливались снегом: мы тесней прижимались друг к другу. Скоро поняли: палатку заносило снегом. Еще час, и голоса бури исчезли, — мы были в глубине сугроба. Я задремал. Только что пережитые часы стерлись в мозгу и сменились образами совсем иными, чуждыми напряженности ночного скитания. Мне снилось, — я сижу в мягком кресле среди общества прекрасных женщин и, смеясь, рассказываю о нравах японцев, о грациозной Окикуна-сан — девушке-цветке, об экзотическом приключении, случившемся, когда я шел по блестящему бамбуковому лесу близ Оура с процессией Коня…
Какое-то неудобство разбудило. Я не сразу понял, что подо мной не мягкое кресло. Странно, — ощущение сырости. — Оттаял снег? Желая устроиться поудобнее, я повернулся на другой бок и почувствовал, что лег в ледяную воду. Брезент уже погрузился в нее, когда, просунув руку под мешок, я стал исследовать причину сырости: палатка опускалась в воду. Молодой лед, не выдержав тяжести сугроба и людей, прогнулся и с каждой минутой оседал все больше. Я поспешно вылез из мешка и разбудил товарищей. Наша одежда и рукавицы, сложенные в изголовьи вместо подушек, успели вымокнуть.
Мы барахтались во мраке тесной палатки, выбирались, расстегивали, обрывая, застежки у входа и разгребали руками лаз через сугроб. — Нужно торопиться. Когда мы подняли спальные мешки, вода была уже по щиколку, — все вещи плавали. Раскопав выход, принялись выбрасывать вещи — не трудно вообразить с какой поспешностью все это делалось! Палатку вытаскивали из-под снега, стоя почти по колено в воде.
Свирепствовала по-прежнему буря. — О, какими несчастными казались мы себе! В самом деле: мы не могли даже спрятаться от этой ужасной бури. Конечно, можно поставить палатку в другом месте. Но спальные мешки — ведь они промокли насквозь, вся одежда на нас — тоже не в лучшем состоянии! Отсырела последняя коробка спичек, вода проникла даже в бензиновое огниво, — мы не могли развести огня, чтоб подсушить хоть немного одежду; лежать же в эту вьюгу мокрыми насквозь, значит обратиться в ледяную сосульку. Волей-неволей нужно идти: на ходу не замерзнем.
Началось новое блуждание во тьме. Мы брели в оледенелых одеждах со снежной маской на лицах, — остановиться нельзя, пока не просохнет на ветру одежда. Луна ушла за горизонт, шли больше наугад: было так темно, что глаз не видел компасной стрелки. Через девять часов мы набрели на какой-то высокий мыс. Предположив, что пред нами мыс в проливе Мелениуса, мы должны были, держа прямо на восток, выйти к Рубини-Року. Направились по этому курсу, готовые вернуться к исходной точке… в случае, если б по этому направлению Рубини-Рока не оказалось. Через два часа увидали как привидение в тумане грозные скалы Рока. Еще полчаса — и утром 6 декабря измученные собаки остановились у борта «Фоки».
Когда наши молодцы стали спрашивать, где же медведь, Пустотный пробурчал, глядя в сторону:
— Ладно, хоть свои-то шкуры принесли.
Вместо медвежьего мяса нас покормили в праздник остатками Гусара.
В жилище нашем уныние. Здоровье всех, за малыми исключениями, пошатнулось. Седов еще до экскурсии жаловался на слабость десен; в эти дни они сильно распухли. Признак цинги у такого крепкого человека тревожит всех.
Медвежата сейчас на привязи. На днях они снова начали производить метеорологические наблюдения и сломали один из лучших термометров. Седов приказал посадить проказников на цепь. Узники привыкли к тому, что я выношу им каждый день сладенький кусочек. При моем приближении они издают веселое ворчание, становятся на задние лапы, чтоб рассмотреть, что у меня припасено, шарят по карманам, забираются лапой за пазуху и тщательно обнюхивают: не спрятан ли где-нибудь сахар или монпансье. Я люблю чувствовать на руке их теплые мягкие губы, — как будто любимая лошадь берет трепещущими губами кусок соленого хлеба. Иногда мы боремся, — только не с Васькой: его характер слишком сумрачен для игр. Кормим медведей теперь только раз в неделю, — но до медвежьего отвала.
Вечером роскошное северное сияние. Ни на Новой Земле ни здесь не достигало оно подобной силы игры и красоты.
Началось полосой света. Такие полосы обычный тип сияния на Земле Франца-Иосифа. На этот раз вслед за полосой вспыхнули еще несколько лент. Эти ленты продержались недолго, только одна — вблизи зенита осталась неподвижной на всем протяжении с востока-северо-востока на З.-Ю.-З. Эта полоса иногда расширялась, иногда суживалась, становилась мутнее, по временам в ней проявлялась слабая игра, — тогда лента походила на гигантский занавес, протянутый через все небо. Он колыхался, как бы от дуновения ветра, мутнел, разгорался и опять превращался в мутную реку света. От нее отделялись рукава, превращавшиеся в занавесы. Кроме главной полосы в разных местах неба вспыхивали причудливые туманности и световые фигуры. Сияние в этот период было сильным. Седов, Павлов, Сахаров и Визе вышли полюбоваться. В это время могучая полоса усилила игру, но ничего особенно-красивого не было, исключая разве короны, очертившейся слабым намеком. Подождав с четверть часа, зрители ушли; остались я и Визе. Мы не раскаялись.
Вскоре корона потянула к себе многочисленные ленты, они превратились как бы в продолжение ее лучей. Все это было красиво, но скорей по формам, чем красками: свет гигантской звезды раскинувшейся по всему небу, оставался тем же обыкновенным светом бледно-голубого газа. И вдруг, как по сигналу, — все изменилось. Корона разлила яркие лучи до горизонта. Они сверкнули, как бы перевернувшись по оси, превратились в ярко-цветистые ленты. А в центре короны началось неизобразимое ни словами, ни красками — волшебный фейерверк.
Вспыхивали и гасли лучи самых разнообразных цветов. На этом пестром фоне извивались по временам какие-то странные змейки, их сменяли снопы огня, — пятно в середине короны казалось тогда кратером светового вулкана. Кратер извергал — то снопы, то полосы зеленого огня, то разворачивавшиеся ленты.
Я и Визе, забыв про легкое одеяние, не замечая дрожи, смотрели на игру цветов и форм в состоянии близком к экстазу. Праздник света длился недолго. Огни стали гаснуть, как потухающий фейерверк.
